Начну с самой маленькой. Оттуда доносятся сдавленное пыхтение, шумное дыхание, стоны. Два разных голоса — мужские...
Какая мерзость!
Заряда парализатора хватило на то, чтобы пыхтение прекратилось. Не убил я их вовсе не потому, что пожалел. Нет, я видел, как разбойники убили человека только за подозрение в воровстве. Ни капли сострадания, ни грамма жалости, ни крупинки человеколюбия. Жестокость и извращенное удовольствие. Это уже не люди. Хладнокровно убить их — жестоко. Но оставить их в живых — еще более жестоко по отношению к другим жителям этого мира.
А парализатором я воспользовался просто потому, что бластер — слишком шумное оружие. Выстрелив, я бы переполошил живых. Все доступные мне сейчас бесшумные средства убийства требуют тесного контакта с жертвой. Контактировать с этой парочкой мне совсем не хочется. Даже оттого, что я лишь заглянул в палатку, осталось гадостное ощущение и желание вымыться.
В следующей палатке оказалось четверо разбойников, оглашающих окрестности громким храпом. С каждым взмахом ножа храп становился тише и после четвертого движения затих совсем, превратившись в судорожное хрипение. Осмотр в инфракрасном спектре показал, что живые люди есть лишь в одной палатке — самой большой.
Пожалуй, это сооружение даже слишком велико, чтобы его можно было назвать палаткой. Тут больше подойдет слово «шатер». Судя по нечетким пятнам на его стенках, внутри находится шесть источников тепла.
Я вошел в шатер, в нос ударил пронзительный запах спирта.
В углу шумно пыхтит пищевой синтезатор, наполняя кружку очередной порцией алкоголя. В центре шатра стоит пластиковый ящик, заставленный закуской.
Люди, сидящие вокруг ящика, даже не обратили на меня внимания. Может быть, решили, что это кто-то из своих, и может, и не слышали.
— Тук-тук! — сказал я.
Хотел продублировать слова стуком, однако это было бы затруднительно — стены шатра сделаны из дешевой синтетической ткани, постучать просто не обо что.
Один из сидящих, самый щуплый, повернулся первым. То ли самый трезвый, то ли самый шустрый.
Это оказался крысоподобный Федька. Я вспомнил, как он натравил разбойников на Игната, как потом стоял и с наслаждением наблюдал за жестоким избиением... Заряд бластера проделал дыру между глаз и разорвал череп изнутри, расшвыряв по стенам ошметки крысиной морды.
Остальные разбойники оказались не столь уж пьяными, чтобы проигнорировать случившееся. Засуетились, попытались встать. Наверное, это получилось бы у них с третьей или четвертой попытки. Однако они успели попытаться только раз, потом их накрыла очередь ярко-синих зарядов. Теперь я пользовался бластером не таясь — скрываться больше не от кого.
Один заряд попал в шест, подпирающий шатер. Я успел выскочить до того, как грязно-серое полотнище накрыло следы побоища.
Повесив бластер на пояс, я направился к краю поляны — туда, где приметил связанное тело водителя грузовика.
Моя походка стала стремительно меняться, как и все остальные движения. Психика стремительно покидает столь эффективный и столь утомительный боевой режим. Сознание, до этого равномерно разлитое и внутри тела, и в окружающем мире, тонкими ручейками стало стекаться, концентрируясь в одной точке. Мир вокруг поблек, предметы перестали ощущаться как часть меня самого, стали всего лишь картинками со сканера. Пространство потеряло свою глубину и наполненность — теперь я понимаю, что двигаюсь внутри него, но не ощущаю этого, иду на одних спинномозговых рефлексах.
Пропала острота восприятия, утихла эмоциональная буря, ушли яркие впечатления. Впрочем, мозг принял это состояние с наслаждением — за последние дни я слишком устал от впечатлений и эмоций.
Когда я подошел к бесчувственному телу, запутанному в веревки, то был уже самым обычным человеком, а не боевой машиной. Психическое состояние отличается от обычного только навалившейся апатичной суетливостью. Но это нормальная побочная реакция после нескольких минут ураганной работоспособности. По сосудам все еще струится огромное количество адреналина, да и раскрученный маховик психики так быстро не остановить, но в это же время мозг пытается минимизировать любые невитальные нагрузки, чтобы скорее восстановить силы. Из этого противоречия и рождаются тяжелая тягучесть мыслей, дерганность движений, дрожащие руки, ватная тяжесть в мышцах.
Не страшно, скоро пройдет. Запас медикаментов на поясе я решил не трогать —состояние не критическое, и в ближайшие несколько часов высокая работоспособность не потребуется. Просто высплюсь и буду чувствовать себя лучше. А химией пичкать организм не стоит — ему и так сильно досталось.
Тем более что медикаменты лучше приберечь для шофера. То ли он так и не пришел в себя после того, как его оглушили дубинкой, то ли ему потом еще добавляли. Так или иначе, сейчас он в паршивом состоянии. Ну ничего, современные препараты еще и не таких поднимали.
Уже через несколько минут, когда стимуляторы побежали по кровеносной системе, бедняга застонал и открыл глаза. Увидев меня, он вначале испуганно отпрянул, но потом узнал. Полной уверенности у него еще нет — у меня на голове мешок, который я надел только что. Сделал это я специально — без маски шофер меня не видел, ее я снял, только сев в кузов его машины и укрывшись за ящиками. Так что сейчас лучше не открывать лицо, иначе шофер не узнал бы меня и от испуга снова провалился бы во мрак бессознательного состояния.
— Ты как себя чувствуешь? — Я задал вопрос вовсе не для того, чтобы получить ответ. И так понимаю, что чувствует он себя ужасно. Просто мой голос должен окончательно убедить его, что под маской скрывается именно тот человек, которого он согласился подвезти.
— Нормально,— покривил против истины шофер.— А где те, которые из леса повыскакивали?
— Вон там,— ткнул я пальцем в кучку трупов.—А еще вон там и вон там. Это основные скопления. Ну еще кое-где по одиночке валяются.
Наверное, не надо было так шутить — шофер не в том состоянии, чтобы адекватно воспринимать подобные приколы. Но ничего не могу с собой поделать, после нервного напряжения во мне просыпается непреодолимая тяга к черному юмору.
Шофер поводил глазами по поляне. В темноте он не мог видеть раны и кровь, но сразу сообразил, что разбойники не сами отдохнуть прилегли, а кто-то их уложил. По каким-то только ему ведомым признакам водитель догадался, что этот кто-то — я. Все-таки хорошо, что он еще не окончательно пришел в себя и воспринимает ситуацию несколько отстраненно. Иначе сдвиг по фазе ему был бы гарантирован.
Проглотив пару таблеток, шофер взбодрился и даже заявил, что в состоянии вести машину. Выглядит он действительно неплохо, и я решил, что посадить его за баранку будет не рискованно. Водила полез в кабину, бормоча что-то о проклятых разбойниках, из-за которых задерживается доставка срочного груза. Сам я забрался в кузов и с наслаждением стянул маску. Генератор загудел, зажглись фары, и машина тронулась.
