– Вот я и хочу понять, в чем у вас с ним дело.
– Я хочу понять другое, профессор, – сказал Алекс с решительным видом, – и я здесь из-за этого.
– Хорошо, мой друг, – Степанов с готовностью обратил к Алексу лицо, на котором застыло выражение доброжелательности, – я готов выслушать тебя и помочь тебе по мере моих возможностей.
Алекса ни в малейшей степени не обманул этот доверительный благожелательный тон. Он не верил профессору, чувствуя, что тот боится его и только и ждет случая, чтобы расправиться с ним.
– Прежде всего, – заговорил Алекс, мельком взглянув на лежащую в барокамере Любовь, – я хочу знать, кто мы.
– Кто вы? – переспросил Антон Николаевич, – кого ты имеешь в виду, мой друг?
– Себя и ее и этого вашего Геракла, – ответил Алекс, – он, как я понял, сродни нам по образу мыслей.
Степанов с задумчивым видом выдержал долгую паузу. Затем, глубоко вздохнув, начал говорить:
– Вы галобионты, мой друг.
– И с чем это едят? – с усмешкой осведомился Алекс.
– Действительно, я так привык к этому названию, и не учел, что оно не раскрывает истинного смысла. Вы представляете собой существа-амфибии. Обладая всеми качествами людей вы в то же время имеете свойства морских рыб. К примеру, в вашем с Любовью хромосомном наборе наличествуют гены дельфинов, быстроплавающих рыб, акулы. Если хочешь, я могу объяснить тебе все это подробно, когда у нас будет достаточно времени для этого. Ты согласен?
– Я хочу понять, – проговорил Алекс, потрясенный услышанным, – как вы смогли этого добиться?
– Понимаю, что это с трудом укладывается в традиционном сознании. – В голосе Степанова слышались нотки самодовольства, как бывало с ним всегда, когда он начинал говорить о своих достижениях. – Это удивляет не только тебя. Весь мир был бы потрясен, узнав, что где-то в морях и океанах плавают мои галобионты. Я ваш единственный создатель. Вы мои чада.
Алекс удивленно слушал профессора. В голове не укладывалось, что этот человек всерьез считает себя божеством, да еще и пребывает в непоколебимой уверенности, что созданные им галобионты обязаны беспрекословно подчиняться ему. Степанов уловил это удивление.
– Видишь ли, мой друг, – терпеливо продолжал профессор, – ты должен ценить, что без меня ты никогда не увидел бы этого мира. Надеюсь, тебе присуще чувство благодарности?
– Я хочу знать, за что должен вас благодарить, – ответил Алекс.
– Хотя бы за то, что ты сейчас сидишь перед мной.
– А вы часто благодарили своих родителей за то, что они дали вам жизнь?
Степанов старался сохранять спокойствие. Пока это ему удавалось.
– Что ж, – поговорил он со снисходительной усмешкой, – если тебе угодно, мой друг, вознесемся в философскую сферу. Мои родители создавали меня, повинуясь инстинкту, вложенному природой в каждого нормального человека, я говорю об инстинкте продолжения рода. Они, если выразиться утрированно, действовали наобум, ни в малейшей степени не представляя, к каким последствиям приведет акт совокупления. Я же, создавая себя, на девяносто процентов был уверен, какая личность разовьется в созданной мной гебуртационной камере. Твои тело, лицо, разум, характер, навыки и способности – все это было изначально предопределено мной.
Я желал создать именно такого индивида, как ты, и вот теперь ты здесь.
Степанов умолк, торжествующе глядя на Алекса.
– Для чего вы меня создали?
– Скорее, нужно спросить: «для кого», – поправил профессор, – отвечаю: для себя.
– То есть, вы создаете себе рабов.
– Ты слишком сильно выразился, мой друг, – Степанов по-отечески хлопнул Алекса по плечу, – я хочу видеть в вас не бездумных рабов – этот этап я уже прошел. Мне нужны помощники, умные, способные к диалектике, обладающие широким мышлением и громадным запасом знаний. Если хочешь, как только представится случай, я посвящу тебя в весь процесс.
Ты убедишься, какой титанический труд мне пришлось проделать, чтобы видеть себя сейчас. И еще, – добавил Степанов с горделивым смешком, – без ложной скромности скажу: никому до меня это не удавалось.
– Вы гений, – сказал Алекс.
Степанову не понравилось, что галобионт произнес это просто, без тени благоговения или хотя бы уважения.
– А раз так, разве я не заслужил отдачи?
– Что такое гениальность? – спросил Алекс вместо ответа.
– Гениальность? – с некоторой растерянностью повторил Степанов. – Это дар, которым наделила меня природа.
Конечно, я мог бы сказать, что во мне счастливо сочетаются редчайшие гены. Но это всего лишь везение, я готов признать.
– Вы считаете, что вправе безответственно распоряжаться этим даром? И что вы не обязаны отдавать себе отчет в своих деяниях?
– А ты, оказывается, моралист? – у профессора беспокойно забегали глаза, вопросы Алекса выбили его из колеи.
– Я пытаюсь мыслить логически. Вы утверждаете, что я должен испытывать к вам благодарность, но почему же вы тогда не испытываете благодарности к человечеству, наделившему вас гениальностью.
– А с чего ты взял, что я не испытываю благодарности? – неуверенно спросил профессор.
– С того, что вы используете этот дар для себя одного и убеждены в своем праве самолично распоряжаться им.
Степанов поднялся и заходил по комнате. Теперь он понимал, почему Геракл, со всей его незаурядной моральной силой, не смог оказать психологического воздействия на Алекса.
«Кажется, я создал чудовище», – сказал себе профессор, вскидывая на Алекса тревожные взгляды. Все же, он решил сделать еще одну, последнюю попытку.
– Видишь ли, мой друг, – заговорил Степанов, встав перед галобионтом, – оставим все эти моралистические споры, я хочу возвать к твоему разуму. Не сомневаюсь, что у тебя его хватает с избытком. Ты принадлежишь мне хотя бы потому, что только я один имею представление о всех механизмах твоего существования.
– Этой картой уже воспользовался ваш помощник Геракл, – произнес Алекс, кинув взгляд на барокамеру, – поэтому-то мы с ней и здесь.
При упоминании о Любови, Степанов окончательно вышел из терпения.
– Почему ты считаешь себя вправе отвечать не только за себя, но и за нее! – закричал профессор, приблизив покрасневшее лицо к Алексу. – Я полагался на тебя, доверил ее тебе, а ты вместо того, чтобы оправдать мое доверие, воспользовался моментом и так запугал ее, что она до сих пор не может придти в себя.
– Я не запугивал ее, – твердо ответил Алекс, спокойно выдержав гневный взгляд профессора.
– Не лги! – Степанов сорвался на фальцет. – Это ты задурил ей мозги!
