Коллега готовился спорить, доказывать, наступать, а тут наступать не требовалось. Он сомневался: может быть, я заманиваю в невидимую ловушку, тяну время?
– Мозг открыт, да мы-то с вами как двухатомная молекула. Отделился один атом - и нет молекулы. - Он осторожничал, выбирая линию поведения.
– Предлагаю разделяться. Закрепить за каждым жизнь человека науки. По-новому настраиваем аппарат, спим оба, вредные привычки рассасываются, скапливаются в конденсаторных коробках аппарата и выбрасываются вместе с коробками вон. - Я решил прикончить сомнения одним ударом. Мы встали у грифельной доски.
Через час доска украсилась уравнениями, в общих чертах решавшими поставленную задачу…
…С тех пор прошло достаточно времени, чтобы я мог все оценить, взвесить, прежде чем выступить с открытым рассказом об эксперименте.
Мой первый коллега по-прежнему бодр и энергичен, люди науки с удовольствием знакомятся с его последними разработками, журналисты любят брать у него интервью о горизонтах техники. Последних он привлекает неожиданностью образов, доступностью сравнений, какими может располагать только сын улицы, знаток быта читателей.
Ни он, ни я не тревожимся за будущее. Оно обеспечено. Аппарат-посредник, в корне переделанный нами, сообщил ему заряд умственной энергии такого потенциала, что с лихвой хватит и на две жизни. А я, подключенный параллельно, целиком очистился от паразитических помех.
Ошибки прошлого были учтены, все последующие Доноры прошли через аппарат без треволнений, психологических драм. Они отпочковались, полные творческих идей, смелых замыслов. Одни пошли в технику, другие углубились в сугубо теоретические дисциплины, даже один скрипач непонятным образом откристаллизовался в ходе смен разнообразных партнеров. Я получал время, они - новое будущее.
Доктора наук, эрудиты - они доподлинно знают о многом, и когда мы сталкиваемся на перекрестках, то раскланиваемся, подолгу стоим, наслаждаемся беседой о последних достижениях наук. А иногда запросто собираемся компанией, все свои. Вот уж где понаслышишься всякой всячины! Особенное оживление вносит история о моем первом эксперименте. Слушают затаив дыхание. Собственная-то их биография оказалась лишенной той остроты переломного момента. Когда просят, достаю старый будильник, говорю:
– Вот с него все и началось. Плохо будил…
Владимир Васильевич Григорьев. А могла бы и быть…
Вырезка из газеты 2134 года:
"За разработку аппарата, названного Машиной Времени,
коллективу фабрики "Время" присвоить государственную
премию имени Постоянной Планка".
Ах, какой это был мальчик! Ему говорили: "Дважды два!" Он говорил: "Четыре!"
"Двенадцать на двенадцать", - настаивали недоверчивые. "Сто сорок четыре", - слышали они в ответ.
"Дай определение интеграла", - не унимались самые придирчивые. "Интеграл - это…" - и дальше шло определение.
И все это в четыре года. Малыш, карапуз, он удивлял своими способностями прославленных профессоров и магистров. Даже академик урвал несколько часов, чтобы посмотреть на малыша. Академик тоже задавал вопросы, ахал, разводил руками. Потом надолго задумался и внятно сказал: "Природа бесконечна и полна парадоксов", - после чего сосредоточенно посмотрел в стену и углубился в себя.
– Ах, профессор, - устало возразил Ваня (так звали нашего мальчика), пустое! Природа гармонична, парадоксы в нее вносим мы сами…
Это уж было слишком. Академик вскочил и, оглядываясь на мальчика, стал отступать к двери.
– Дважды два - четыре! Так и передайте всем! - весело закричал мальчик вместо прощания.
Таков был Ваня. Исключительный ребенок. И это тем более удивительно, что родители ему попались совершенно неудачные. Как будто не его родители. Может быть, каждый из них в отдельности и любил малыша, но вместе у них это никак не получалось. Отец считал, что гениальность мальчика - итог наследственных качеств его, отца. Мать доказывала обратное. Сын посмеивался над тем и другим, но легче от этого не становилось. Родители ссорились чаще и чаще и, когда это начиналось, Ваню отсылали в чулан. Доступ магистрам и профессорам был закрыт, и широкая общественность вскоре позабыла о Ване, Это случилось само собой.
Но мальчишка перехитрил всех. Он электрифицировал чулан и с увлечением играл в детский конструктор. Да, да, в обыкновенный конструктор, но, конечно, только до того момента, пока ему не попались первые радиолампы.
Он прямо задрожал, когда увидел эту штуковину впервые, он понял сразу, какие возможности таит эта игрушка. Конечно, игрушка. Ведь Ване шел всего пятый год, и он еще не знал, что все эти радиоприемники, телевизоры, мотоциклы, самосвалы и экскаваторы - вся эта техника всерьез. Он полагал, что взрослые просто-напросто играют во все это.
Отец Вани, механик мастерской по починке радиол и магнитофонов, таскал сыну испорченные лампы, а тот разрушал их одну за другой, отыскивая скрытые неисправности. Полупроводниковые детали складывались в особый коробок.
Однажды, когда отец заглянул в чуланчик, сын протянул ему небольшой ящичек.
– Вот, - сказал он, удовлетворенно потирая ладошки. - Учти, это только начало.
В руках отца сияла голубым экраном маленькая игрушка - телевизор.
– Да, - только и сказал отец, восхищенно покрутив головой. Потом подумал, пожевал губами и добавил: - Парень, видать, в меня.
Следующим утром он показал эту штучку сослуживцам, хитро подмигнул и сообщил:
– Моя работа!
Истинный смысл слов остался непонятным, а механика повысили в должности. Теперь начальники частенько отводили его в сторону и доверительно сообщали: "Кузьма Серафимович, вот тут у нас не все получается. Надо бы изобрести…" - "Давайте", - властно обрывал Кузьма и забирал чертежи. Он был простым человеком и не, любил разводить канитель.
Дома чертежи передавались Ванюшке.
– Общественная нагрузка, - ухмыляясь, пояснял отец.
Ваня молча рассматривал схему, потом брал красный карандаш.
– Вот здесь, здесь, здесь… - карандаш так и порхал по листам, изменить!
Мальчишка работал с охотой, а взамен требовал лишь исправных деталей и книг по новинкам техники.
Но однажды отец пришел в ателье и сам отозвал начальника в сторону.
– Все, - просто сказал он.
– Что все? - не понял начальник.
– Все, не могу больше изобретать! - отрезал Кузьма Серафимович и загадочно добавил: - По семейным обстоятельствам…
– А как же план?.. - запротестовал было начальник.
