- О! Прости, пап, но тут ты увлекся: уж из наших предков - служа-аки! Особливо последние лет триста- четыреста. Да я чуть ни первый за это время…
Но Мягкого- старшего мудрено было смутить:
- И что же с того! Служить Отчизне можно по- разному. Вот я, например, - перед ней не в долгу, даже если вас, семя мое и племя, в расчет не брать!
- Да кто ж спорит-то? Но ты очень правильно сказал : по-разному. Ну, остался бы я, - так и что? И кем бы я был? Обычной бравой гвардейской дубиной мирного времени, только что летучей, а теперь… О- о- о!
И он с искусной, в самую меру таинственной многозначительностью завел глаза.
- Так ты что, - голос родителя взволнованно вздрогнул, - так ты не просто так с сектантами этими? Задание выполнял? К тайной миссии призван?
- Как тебе сказать… Правду говоря, - посылать меня никто не посылал, и ни о чем таком поначалу я даже и не думал. Но так вот вышло, и уж по крайней мере теперь я - точно на службе Отчизны и Его Императорского Величества. И служба, доложу тебе - нешуточная, не всякому по плечу, и заслуга возможна большая…
- Будто бы?!
- Ну! Князя Адриана помнишь? И как он нас тогда?
- Хэ, - хмыкнул граф, скривив губы, - уж такое- то - разве забудешь?
- Так вот, самолично принял, сам со мной работал и, - ну, просто-таки дико намекал, что не исключена Кровная Заслуга…
- Так это ж…
- Так точно. А мне тогда, по статусу ордена и как младшему сыну, свой, от вас отдельный графский титул. Будет, - он горделиво напыжился, - род графов Мягких-Морских или, того хлеще, Мягких-Мокрых… То- то тогда попрыгаете!
- Да тьфу ты!!!
- А чего? Но, - он враз посерьезнел, - это, понятно, только если никто не и дальше не напортачит, и все сойдет, как надлежит. Иначе, понятно, обойдутся по мелочи, - выдача там из казны Тайного Кабинета, звезда "За заслуги" и прочее…
- Так чего же ты!?
- Как тебе сказать… Хоть и ради благой цели, а много грехов, много дел страшных, кровавых стяжал я в душе своей на этой службе. Много крови пролил, многим запятнан мучительством, когда играл нераскаянного грешника- невегласа. Да что там играл! Был им. Вот ты дразнишь меня, величая сектантом и ересиархом, однако же, замечаю я нечто очень уж странное: будучи таким, каким я был раньше, и сделав при этом то, что я сделал, я непременно считал бы себя грешником с невыносимым грузом на совести… Черт, да я бы с круга сойти мог, спиться, задавиться! А сейчас - ничего! Сделал ту работу, которую нужно было сделать, потому что другого выхода просто не было, и мне странным образом безразлично, что именно представляла та самая работа. Понимаете? Как в той жуткой сказке про то, как Рыцарю Каллю уродливый великан вместо сердца вставил ледышку, потому что тот, видите ли, решил мстить, но считал себя слишком уж добросердечным. Так и у меня: удовольствие от собственного лицемерия. Удовольствие от своей изобретательности, с которой я выворачиваю людей или их души наизнанку. Удовольствие от того, сколь косвенными способами я насобачился гасить Зыбкое. Приятный холодок в груди, как у Калля после каждого очередного действа. И никаких угрызений совести. Когда раньше мне приходилось читать, как церковники или жрецы заранее очищали свои живые орудия от всякого греха либо же брали эти грехи на себя, я, издеваясь, восхищался: как, мол, ловко придумано! В том смысле, что человека с совестью на самом деле очистить от греха невозможно. И оказалось мне, что я, оказывается, ошибался.
- И я ошибался. Думал я, что тебя совершенно невозможно напоить, а оказалось мне, что я ошибался. Ты говоришь, как проповедник Пути из паршивого водевиля столетней давности: длинно, гладко, с пафосом. И все время врешь. Ну какой из тебя, к черту, злодей?
- А что есть что? Исключительно только то, что подпадает под определение. Потому что совесть наша легко находит оправдания почти чему угодно. А вот если задумаешься об определении, игра получается совсем другая. Помнишь этого кета, как его… Скарстийна? Серийного убийцу?
- Помню, конечно. При мне вся эта сенсация развивалась со всеми душераздирающими подробностями.
- На его совести сорок два доказанных зверских убийства, и его назвали Донарским Чудовищем, Исчадием Ада и множеством столь же громких имен. Вроде бы как по заслугам. Злодей? Злодей. А у меня? У меня, надо сказать, выходит несколько более впечатляющая цифра. И подробностей … могущих произвести впечатление на особо впечатлительную душу, тоже можно было бы сыскать, если, хорошенько покопаться, конечно. Так я кто?
- Да брось ты! Это ж совсем другое дело!
- А ты кто? - Безжалостно продолжал Ансельм, наводя на Дубтаха свои глаза, словно бесстрастную оптику благородного золотистого колера, словно его и не перебивали. - Сколько на твоем счету? Человек четыреста? Причем обычного оправдания, что, мол, война была, тут нет и в помине.
- Я никогда…
- Ой, - сказал Ансельм Мягкой, махнув на него десницей, - хоть меня-то брось лечить! Это ж никакое не обвинение.
- А что тогда?
- Это? Это прояснение положения и борьба хотя бы за приблизительную истину. И ни в каких утешениях я тоже не нуждаюсь. По причине отсутствия переживаний соответствующего круга.
- Вот! - Проговорил Дубтах, отчетливо чувствуя, что у него немеет физиономия а мысли разбредаются, ровно оставшиеся без пастуха овцы. Отчасти и для концентрации внимания поднял он вверх указательный палец, - было б тебе все равно, не затевал бы ты этого разговора. Загадочная мовянская душа, никуда от этого не денешься.
- Я наполовину онут.
- И еще на какую половину! - Снова оживился впавший было в меланхолию Мягкой-отец. Видели бы вы его покойницу- мать в молодости. Со всеми этими нынешними - так никакого вообще сравнения! Да что там говорить! Эх!
И он словно бы по инерции, заданной его эмоциональной вспышкой, плеснул в рот еще одну стопку коньяку, после чего снова впал в мрачную задумчивость.
- И ф- фсе равно! - С пьяным упрямством не желал оставлять с такими трудами подобранную мысль гость. - Тут никакой разницы нету… Так прямо и в книгах по психологии пишут, - мовянская склонность к рефлексии и к самоанализу…
- А, - Ансельм пренебрежительно махнул рукой, - чего там могут понимать в мовянской душе люди, у которых даже и слов-то подходящих нет… Вот ты скажи мне, - что значит "окаянство"? Хотя бы? Молчишь? То- то же, а то еще рассуждать берется, рефлексия там или не рефлексия…
- Просвети.
- Да как же тебя просветить, невегласа, когда у вас отродясь окаянных душ не было, а одни только маньяки? В жизни тебе этих тонкостей не уразуметь.
- Ну? Ты попробуй, попробуй, а я послушаю, послушаю…
Он тоже как-то неощутимо растворил в своем естестве средних размеров порцию Абсолютного Напитка хозяйского дела, а Мягкой-младший, машинально с ним чокнувшийся, начал свои свои безнадежные, как путь Окаянной Души в Аду, объяснения природы окаянства:
