парни подошли, а старуха внимательно посмотрела на него. Родригес не убрал руки.
Он им что-то сказал. То ли что-то смешное, то ли просто приятное, потому что громадный шитти ухмыльнулся, а у остальных оживились мертвенные морды. Старухе помогли подняться девочки, она подошла близко и хлопнула Родригеса по ладони кончиками пальцев.
Спросила. Он ответил.
Шитти отреагировали как-то странно. Громадные парни принялись тыкать друг друга костяшками согнутых пальцев и, кажется, пересмеиваться, а подростки сбились в кучу, смотрели на них, окаменев лицами. А я ровно ничего не мог понять.
Родригес сказал что-то совсем невозможное, одним гхеканьем и груканьем. И шестеро парней-шедми вскинули кулаки.
Один из них хлопнул Родригеса по раскрытой ладони. И Док убрал руку.
— Они выйдут, — сказал он дежурному.
— А тот, второй язык — что это за язык, сэр? — спросил яйцеголовый, крутя настройки дешифратора. — Его нет в разговорнике.
— Диалект. Неважно, — сказал Родригес и ушёл.
— Хосе мне не нравится, — сказал дежурный. — По-моему, у него сдают нервы. Я бы предложил ему подать рапорт об отпуске, он слишком много работает.
— Всем нелегко, — возразил яйцеголовый. — А квалификация Родригеса просто бесценна. Думаю, Старый Джо его рапорт не примет.
И сначала всё впрямь вышло без эксцессов. Шесть шитти вышли из клетки, даже не попытавшись сопротивляться, а я всё думал: не могут же они так выходить, ухмыляясь и переговариваясь, зная, что идут на смерть. А они шли, как по собственному космодрому, не обращая внимания на автоматы — и их увели на полигон, где стояла их «летающая тарелка». Чтобы, как я понял, поднять и расстрелять эту «тарелку» вместе с ними. Чтобы потом изучить трупы, сколько они там прожили после попадания… И в этом было что-то чудовищно неправильное.
Но потом у наших всё пошло наперекосяк. Я видел, как «тарелка» пошла на взлёт и как к ней потянулись с земли дымные трассы выстрелов. Как попали, как она дёрнулась в полёте и, задымив, с воем пошла вниз. И как в самый последний миг горящий диск «тарелки» вильнул — и рухнул на антенну космической связи.
Грохот был ужасный, но тишина потом — ещё хуже. И у всех наших был шок.
Погибли трое, но хуже того — мы оказались отрезаны от Земли. Конечно, к замолчавшей базе должны были выслать крейсер, но ведь на подготовку, на полёт уйдёт суток десять, а пока…
Хорт ругался скверными словами. Настроение у личного состава было — хуже некуда. И вот тогда-то Хаггинс и его новый приятель из здешней штатской наёмной обслуги и добыли мёртвых детёнышей шитти.
Не знаю, какая связь. То ли в лаборатории потеряли бдительность, то ли руководству яйцеголовых тоже хотелось преподать шитти урок, чтоб они знали, чего стоят эти попытки сопротивляться… Но, пока дроны разбирали развалины, Хаггинс и этот парень, толстомордый и лоснящийся, как герой старого мультика, расположились на полоске песка вдоль забора, прямо напротив решётки, за которой были шитти, и там обдирали этих детёнышей… как оленят. Детёныши не походили на человеческих детей, но…
Мне было мучительно. Я мечтал смениться. А шитти собрались вдоль решётки и смотрели. Смотрели, как привидения.
Наши, пробегая мимо, тоже останавливались поглазеть, никто из офицеров их не гнал, но, ясное дело, глазели иначе. Старались показать друг другу, какие они крутые. Кто-то ржал и тыкал пальцами, но что говорили — я не помню: у меня будто звенело в ушах, а все лица как-то слились в одно. Только эти двое у забора виделись очень резко, и отвратительно несло рыбьим жиром.
Хаггинс достал большую эмалированную кастрюлю и резал в неё белое с синеватым оттенком мясо, я пытался не блевануть, а шитти молча наблюдали, когда со стороны казарм прибежали Док и, почему-то, мой дружок Том.
Родригес был в ярости, в настоящей ярости.
— Вы уже окончательно loco, idiotas? — рявкнул он негромко, но настолько злобно, что даже толстого дружка Хаггинса передёрнуло.
А сам Хаггинс сказал:
— Сэр, мы получили разрешение от сержанта Хорта, сэр. Чтобы проучить синемордых.
Родригес, кажется, на секунду потерял дар речи. А толстый гыкнул и сунул в пасть кусок…
Вот тут-то меня и вывернуло. От жары, от омерзения, от этого всего — я почти отрубился, очнулся уже на песке. И Родригес забрал меня в госпиталь, оставив на посту Тома. Я был благодарен им обоим всеми внутренностями, прямо описать не могу, как. И даже набрался храбрости спросить:
— Сэр, а что вы сказали… ксеноморфам, сэр?
Шитти у меня как-то с языка не пошли.
Думал, Родригес не ответит, но он ответил:
— Спросил, есть ли среди них пилоты, которые хотят умереть в полёте и продлить своей смертью жизнь гражданским.
Я оценил. Хотя, куда уж больше, вообще-то.
— А на том, другом языке? — спросил я ещё.
— Отправляйся в свою капсулу и выпей воды со льдом, — сказал Док. — У тебя солнечный удар.
И я ушёл. Внутри меня всё переворачивалось.
* * *
Я захотел что-то съесть только к вечеру. Пришёл в столовую — и тут же об этом пожалел.
Потому что на столе около раздачи стояла та самая кастрюля с мясом детёнышей шитти. Мясо залили чем-то коричневым, может, соевым соусом, и толстомордый с Хаггинсом, а с ними ещё человек пять из другой группы, ели это. Всерьёз ели. И подначивали остальных.
— Я ж говорил! — ржал Хаггинс, и его морда была абсолютно идиотской, будто он сильно обкурился. — Я ж говорил вам, сынки: это полнейший улёт, круче таблеточек нового поколения! Жаль только, что тут нет девочек — такой стояк пропадает зря, даже обидно. Да, Дикки?
А толстомордый Дикки, — подбородок в этом коричневом, — кривлялся, приставлял к ширинке здоровенный баллон с кетчупом, махал им в разные стороны… Меня снова едва не стошнило, хоть обычно я спокойно отношусь к дурацким шуточкам.
У них были очень странные лица… Хаггинс сказал правду: это мясо и впрямь вызывало какой-то приход. И мне померещилось коричневое в тарелке кого-то из офицеров. Офицеры, конечно, не ржали и не дурили, но глаза у некоторых из них были масляные и какие-то эйфорические, пьяные. А Док Родригес ужинать не пришёл, Том тоже не пришёл. И я ушёл, аппетит у меня резко пропал, совсем.
Кто-то крикнул мне вслед, что я — слабак и неудачник, как мой дружок-ниггер. «Девочек укачало, гляди-ка!» — и никто из офицеров не сделал замечания. Ну да, мы ж не на Земле. И было бы очень смешно настаивать на толерантности, когда ешь мясо разумного ксеноса.
Да ну, они же
