А с другой стороны, наверное, перспективно знать, кто из истинно комбинаторированных… из НАС!.. не попал в этот процент. Иначе зачем та рассылка?.. Правда, толку с нее вышло маловато, я уже говорил. Может, это даже была идея самого Влада: он хотел подать НАМ хоть какой-то сигнал, а своих похитителей убедил, что успех обеспечен, причем с минимальными усилиями и без малейшего риска. Впрочем, это уже мои фантазии.
Но, черт возьми, Хулита, за фантазии на человека не устраивают охоту!..
— Что ты сказал?!.
Юлия сама не заметила, как рассказ Линичука, поначалу показавшийся ей откровенно бредовым, постепенно увлек, заставил заработать воображение. Разумеется, все это вряд ли имеет отношение к действительности; однако могла бы выйти неплохая тема для исследования спонтанных тревожных настроений в социуме, подтачивающих комбинаторированное общество. Ну и какой ученый совет утвердит подобную тему?.. Она усмехнулась. Разве что где-нибудь за рубежом. Там такая постановка вопроса будет иметь успех, но на второй день после успеха останется только покинуть страну и просить политического убежища.
Успела мелькнуть мысль: а ведь именно это и доказывает, что Сашка не так уж не прав.
Вот тут-то он и брякнул — про охоту. И все остальное мгновенно вылетело у Юлии из головы. В это она поверила. Сразу.
Странно, что сама не догадалась гораздо раньше.
Обхватила голову руками: господи, что же теперь делать?!. Накатило слепое предчувствие беды — нависшей не над абстрактными страной или человечеством и не над конкретно взятым, но, в сущности, безразличным ей Линичуком… Над ее, Юлии, домом. Над семьей. Над детьми.
— …отслеживал дело, я тебе уже говорил. — Подробности доносились будто сквозь слой ваты, они ее не интересовали. — Сначала регулярно давал коротенькие заметки: просто чтобы человека не забывали искать. А потом, уже после дубравского тела… в общем, стал копать под проект «Миссури». Вот тогда и началось…
Как он мог прийти к ней?! Зная, что у нее двое детей. Что Саня… ну, допустим, о его отсутствии Сашка не знал. Но все равно! Неужели не мог податься зализывать раны к кому-нибудь другому?!. С кем он хотя бы поддерживал отношения эти десять лет…
— …якобы за долги по коммунальным платежам и несоблюдение пожарной безопасности. Если б тогда кто-то сказал, что это из-за моих публикаций по Санину, народ бы долго смеялся. Все думали, Баба прекратила финансирование, вот и все, а кому мы нужны после выборов? Баба — это Алька Орлинская, мы в редакции так ее называли. Хотелось бы верить, что сама она ни при чем…
Юлия нервно усмехнулась: надеяться, что ты перешел дорогу лично Президенту, — как-то чересчур. Но какая разница кому?! Хотя если все это еще и с ведома и одобрения властей… боже мой, какой ужас. Стало ли уже известно, ГДЕ он скрывается?!.
— …письма, угрозы по телефону — это мелочи, я давно привык, все-таки работал по криминалу. Но потом… все эти банды в темных переулках, машины без тормозов из-за угла… В меня даже стреляли, представляешь?.. Вряд ли на поражение, но, знаешь, впечатляет. Дверь подожгли… Оля боялась выйти на улицу, перестала Дашку в садик отводить… у меня же дочка, Хулита, четыре года.
— У меня тоже дети.
Получилось бесцветно, смазанно, почти неслышно. Линичук и не услышал, не без удовольствия продолжая свой в общем-то ненужный рассказ:
— …из дому ушел. Уже неделю как. В конце концов, ИМ же нужен я, я один. Ночую где придется, кантуюсь по оппозиционным редакциям… пару дней назад пристроил на одном сайте очередной убойный материалец. Подписываюсь теперь «Гэндальф». Следующий готовлю — для него как раз и надо поговорить с Вениаминычем. И пусть ОНИ не думают, что если дали Гэндальфу как следует по голове, то он больше не…
— У меня дети, Саша.
Он вскинул глаза и наконец-то прервал монолог. Неуверенно, то ли извиняясь, то ли умоляя:
— Да, мне говорили, что ты… того, ну, успешно совмещаешь. Забыл, прости; а то бы не пришел. Но я же не собираюсь… Я только хотел пообщаться с твоим мужем. Так получилось. — Робкий жест в сторону окна. — Поздно уже, метро давно не ходит…
— У меня ДЕТИ.
Телефонный звонок.
Юлия вздрогнула, вскочила, метнула в Линичука взгляд, реально отбросивший того к спинке стула подобно взрывной волне. Это никак не мог быть Саня, давно, наверное, уснувший после банкета. И вообще никто во всей стране и во всем мире не мог звонить на домашний телефон профессора Румянцевой в четвертом часу утра…
Разве только ошиблись номером?
Телефон стоял на столике в прихожей, подальше от детской комнаты; параллельный аппарат в кабинете Юлия всегда отключала по вечерам. И все-таки ей показалось, что звонок — второй, третий, четвертый! — сотрясает всю квартиру, будит спящих детей, пугает их точно так же, как до холода у корней волос напугал ее саму…
— Алло!
В трубке молчали. Гулкой, шуршащей тишиной, в которой кто-то был.
— Алло!.. Говорите!! Алло!!!
У нее забрали трубку, и Юлия чуть не закричала. Это был Сашка; разумеется, кому же еще. Легонько отстранил ее и очень спокойно сказал в молчащий телефон:
— Подождите, ребята. Без глупостей. Я сейчас выхожу.
Юлия смотрела, как он натягивает поверх Саниного костюма свою грязную куртку, старательно, будто первоклассник, шнурует кроссовки. Без единого слова открыла перед ним дверь. И закрыла — на все, в том числе давным-давно не пользованные замки и цепочки. В лязганье металлических язычков потонули шаги вниз по лестнице… Или он вызвал лифт?
— Мама!
Юлия резко обернулась. Катя стояла посреди прихожей, растрепанная, похожая в своей длинной ночнушке на маленькое привидение. Часто-часто хлопала сонными ресницами:
— А где тот дядя? Он уже ушел?
Когда, уложив дочку, Юлия подошла к окну кабинета, на улице никого не было. Лимонно-желтым эллипсом лежал на асфальте свет от лампочки над подъездом. Пусто, как и должно быть в половине четвертого ночи… утра?
Конечно, ему удалось уйти. Иначе не было бы так тихо, проснулась бы консьержка, соседи… В конце концов, могли действительно ошибиться номером, а Линичук сейчас преспокойно дрыхнет где-нибудь на вокзале. Да кому он нужен настолько, чтоб охотиться на него еще и по ночам?.. Если все это вообще правда, а не плоды изобретательной, даже можно сказать, творческой мании преследования.
Она прождала у окна еще с четверть часа.
А потом послушала под дверью детской, набросила плащ, отомкнула замки, вышла на лестничную площадку. Закрыла квартиру снаружи — всеми ключами со связки.
И спустилась вниз.
Между плитами на подходе к научной библиотеке нагло торчал одуванчик. Плоский, почти без стебля. Наверное, первый в этом году. А я чуть было на него не наступил.
