Он хихикнул, вспомнив свою прежнюю жизнь. Вряд ли у него в карманах хоть однажды побывала сотня космоюаней зараз. Зато не было и беспокойства, как бы их не потерять. Живи себе…
А что? Кто помешает и тут жить точно так же? Климат – райский, хотя сегодня немного жарковато. Море – под боком. Деликатесы – с доставкой. А модный курорт… да успеется, когда надоест одиночество! И непременно казино тут устроить, ставить иногда по маленькой…
На веранде, прижавшись к полу, застыли три лохматых зверька. Паучьи лапы осьминожек были раскинуты во все стороны, как у экспонатов энтомологической коллекции. Не хватало булавок и этикетки с названием.
«Сдохли», – пришла первая неприятная мысль, но тут средний зверек, самый большой из троицы, с пролысиной на спине, поднял обезьянью мордочку. Тут до Трифилия дошло, что зверушки (или туземцы?) попросту распростерты перед ним ниц.
– Бог? – чирикнул тот, что с пролысиной.
– А? – переспросил Трифилий.
– Бог?
Трифилию стало весело.
– Ну. Кто же еще. Твой бог, макака.
Зверек, казалось, задумался.
– Тепло, – сказал он. – Слишком.
– Да, – легко согласился Трифилий. – Жарковатый денек выдался. Ничего, к вечеру посвежеет.
Зверьки переглянулись. Затем оба крайних метнулись куда-то за угол веранды и минуту спустя появились снова. Каждый прижимал к животу два ореха. Сложив подношение к ногам Трифилия, они улеглись в прежнюю позицию.
– Не к вечеру, – проскрипел средний. – Сейчас. Прохлада.
– Как я тебе сейчас прохладу сделаю? – изумился Трифилий. – Сказано: вечером.
– Ты бог, – напомнила настырная осьминожка. – Прохлада. Сейчас.
– Кыш! – возмутился Трифилий. – А ну, пошли отсюда! Надоели!
Зверьков как ветром сдуло с веранды. Посмеиваясь, Трифилий подкатил ногой их подношение к горке орехов, принесенных макаками ранее. Вот, значит, почему туземцы от людей без ума: богами считают. Ну-ну. Кормят, прибирают. Ха, да здесь жить и радоваться!
На целую минуту чело Трифилия омрачилось: он вспомнил тетю Октавию, панически бегущую, увешанную какой-то паутиной… От такой-то житухи – бежать? Тут надо крепко повредить извилины… Наверное, и впрямь повредила. Голову напекло.
Вечер и впрямь принес прохладу – не такую, как накануне, но по контрасту с дневным пеклом приятную. Климатизатор в бунгало был, впрочем, иного мнения и не отключался всю ночь.
Наутро Трифилий принялся мозговать, какую бы посуду приспособить под бродильный бак. Еще не покончив с этим делом, он совершенно вспотел. Было еще жарче, чем вчера. Распухшее рыжее солнце, казалось, приблизилось и жарило вовсю.
Страшно было даже подумать ступить на песок босой ногой. Как и вчера, Трифилий пересек пляж в ботинках. Выкупался. Вернулся, позавтракал без аппетита. Даже в тени веранды было жарковато.
– Тепло, – укоризненно раздалось поблизости.
– Сам вижу, – пробурчал Трифилий, но голову все же повернул. У ступеней веранды, держась тени, распластались пять восьмилапых зверьков – ну не мог Трифилий даже в мыслях назвать их туземцами! Перед каждым лежало по два ореха. Хорошие орехи, отборные.
– А-а, – зевнул Трифилий. – Вы это… Вы вон туда их сложите, где куча. И – свободны.
– Прохладу, – искательно чирикнул вчерашний знакомец с проплешиной.
– Свободны, я сказал! – рявкнул Трифилий.
Зверьки вмиг исчезли. Они не появились ни днем, ни вечером, ни на следующий день, ни через один. То есть, очевидно, все-таки появлялись, поскольку в бунгало неукоснительно поддерживался порядок, но на глаза не лезли и невыполнимого не просили. Может быть, потому, что небо затянуло облаками, с моря задул ветерок, жара спала и даже прошел небольшой теплый дождь.
За это время Трифилий приспособил вместо бака большой пластиковый ящик, найденный в кладовке, загрузил его мякотью орехов и выставил на южную сторону веранды. Вечером в облаках появились разрывы. Ветер стих.
Неприятности начались наутро. Во-первых, Трифилий проснулся раньше, чем ему хотелось, от сердитого гудения климатизатора. Во-вторых, вне помещения оказалась такая жарища, какой Трифилий никогда в жизни не испытывал, поскольку ни разу не бывал в Сахаре, а баню не уважал. Немедленно захотелось запереться в спальне и просидеть в ней до ночи. В-третьих, на ступенях веранды, на дорожке, ведущей к веранде, на пальмах, нависающих над верандой, и на самой веранде примостилось сотни полторы, если не две, восьмилапых мартышек. Те, что стояли на освещенных солнцем местах, гримасничали и приплясывали, как грешники на сковородке. Был ли среди них тот надоеда с проплешиной, Трифилий не понял. Проплешины имелись у многих, и клочья вылезшей от жары шерсти валялись повсюду.
А на веранде высилась куча орехов – да какая! В рост человека, не меньше.
– Вы чего? – сипло вопросил Трифилий. – Совсем того?.. Протухнут же. Я столько не съем. – Он вспомнил о баке и о бражке. – И не выпью.
– Прохладу! – не чирикнул, а прямо-таки мявкнул ближайший зверек с облысевшим боком. Вслед за ним тот же клич подхватили и остальные. На веранде стало шумно.
– Прохладу… – тянули одни едва ли не нараспев.
– Прохладу! – чирикали другие, как ни странно, рождая гармоничное двухголосье.
– Прох-ладу!!! – лаяли в такт третьи.
– А идите вы лесом! – возмутился Трифилий. – Где я вам возьму прохладу? Марш отсюда, я сказал! Макаки! Пшли! И шерсть свою заберите!..
Он сам удивился, что зверьки послушались. Через минуту последний из них исчез в пальмовой роще.
Изнывая от духоты, весь в поту, Трифилий добежал до моря. Над гладкой водой висело марево. Дрожали и кривлялись испарения. Вода на мелководье освежала не лучше горячей ванны. Он отплыл подальше, нырнул и только возле дна почувствовал облегчение. Вынырнул, глотнул горячего воздуха, выругался – и заторопился к бунгало. Песок жег даже сквозь подошвы. На мгновенно высохшей коже выступила соль. Будь пляж вдвое шире – выступили бы и волдыри.
На веранде и вокруг веранды, старательно держась тени, восседали зверьки. Кажется, их еще прибавилось.
– Чего опять приперлись? – вознегодовал Трифилий, укрывшись в жидкой тени от пальмы. Толпа восьминогих мешала пройти. Как видно, сознательно перекрыла путь.
Из толпы паукомакак-туземцев выдвинулся один, совершенно лысый с одного бока и клочковатый с другого. Не то верховный жрец, не то просто лучший оратор.
– Ты бог, – старательно, но с запинкой выговорил он. – Ты велишь. Мы служим. Выло… мня… – Он поднатужился и произнес: – Вы-пол-ня-ем. Мы шли лесом. Как ты велел. Еще будем ходить. Если надо.
– Ну и ходи, мне-то что, – буркнул Трифилий.
– Добрый бог. Молим тебя. О прохладе.
– Опять? – взревел Трифилий. – Издеваешься?!
