Я почти вприпрыжку побежал за ним. Была в этом ветхом старике притягательная сила — в слабом теле угадывался могучий дух. Внизу я нагнал капитана и вошел в его каюту следом. У двери я остановился и огляделся. На полу были разложены навигационные карты, какие-то старинные фолианты с железными уголками на обложках, а также неизвестные мне научные приборы. Капитан прошел к столу, сел и сосредоточенно склонился над лежавшей там картой. Его голова чуть тряслась.
Я покашлял. Никакой реакции.
— Э-э… простите, сэр… — сказал я.
Ответа не последовало.
Разумеется, человек столь преклонных лет мог быть глух как тетерев, но я интуитивно чувствовал, что причина не в этом. Я медленно направился к столу, повторяя свои извинения, но так и не сумел обратить его внимание на себя. Тогда я попытался тронуть его за плечо. Не тут-то было! Между моей рукой и его плечом полыхнул зеленоватый огонь, и руку мою отшвырнуло словно бы мощной струей водопада. Однако старик даже не глянул в мою сторону. Я таращился на него в полной растерянности. Что же делать дальше?
Внезапно капитан встал. Когда он выпрямился во весь рост рядом со мной, оказалось, что он лишь чуть ниже меня — а роста я немалого: пять футов и восемь дюймов. Казалось, из его серых глаз на меня смотрят несколько веков, но сам он был поджарый, почти не сутулился. До странности моложавый старик. В его мимике и жестах проглядывала такая озадачивающая смесь капризного мальчишки и зрелого, истинно величавого мужа, что я вдруг проникся безмерным уважением к нему. Не спуская с капитана почтительного и восхищенного взгляда, я последовал за ним.
Он подошел к шкафчику и взял какую-то бумагу, содержащую, надо полагать, предписание с маршрутом. Об этом я догадался, разглядывая бумагу через его плечо. Как я ни щурился, я так и не разобрал фамилию капитана, написанную вверху листа. Заметил только, что она чрезвычайно короткая. Внизу стояла печать и подпись — явно какого-то монарха…
— Да! — услышал я голос. Похоже это короткое слово произнесла Анни. — Да…
Капитан внезапно посмотрел прямо в том направлении, откуда донесся голос. Я посмотрел туда же. Никого. Когда мы отводили взгляды от того места, они случайно на мгновение пересеклись — словно электричество пробежало между нами. Но старец только тряхнул головой и тут же отвернулся.
— Ну и тем лучше! — ворчливо сказал он.
Я услышал что-то вроде всхлипа в том месте, откуда недавно донесся голос Анни.
— Изгнание твое вот-вот закончится, — не то услышал, не почувствовал я ее слова, обращенные к капитану.
Старик посмотрел в сторону невидимой Анни, и выражение его лица смягчилось. Его бледные губы беззвучно шевельнулись, покуда он глядел на говорящую пустоту. Мне почудилось, что движения его губ сложились в имя «Анни».
— Придется мне покинуть тебя, Перри, — услышал я голос Анни.
— Нет! — воскликнул я.
— Я должна, уж так складывается, — сказала она с грустью в голосе. — Если я хочу, чтобы дверь для По оставалась открытой, я обязана покинуть тебя.
— Не покидай меня. Ты единственный дорогой для меня человек в этой жизни!
— У меня нет выбора, я должна. Ты замечательный, Перри, и еще ты очень сильный. Ты приспособлен к жизни в этом мире — да и в любом другом. А вот По — нет. Но что останется от нашего мира, если По в нем не будет? Я должна оставаться рядом с ним — если это возможно. Так что прости меня.
И с этими словами она исчезла — то есть перестала невидимо присутствовать. Слезы застилали мне глаза. Я кинулся вон из этой проклятой каюты. Я куда-то побрел, вслепую, не разбирая дороги. Какая разница, куда теперь идти! Разве можно обрести утешение в мире, где я ни для кого не существую!
Вне времени, в непонятном пространстве, изможденный, я шел по коридору. Из камбуза пахнуло ароматом свежеиспеченного хлеба и свежезаваренного дешевого чая. Я бродил по кораблю как призрак — от борта к борту, от борта к борту. Временами я останавливался послушать разговоры команды. В их тарабарщине я мало что понимал — лишь угадывал, что они обсуждают маршрут своего корабля, не обращая на меня ни малейшего внимания. Еще я заметил, что зеленоватые огни св. Эльма пляшут буквально на всех заостренных или круто закругленных поверхностях.
Прошло Бог весть сколько времени — не то пять минут, не то пять дней, — и я услышал, как некий женский голос обратился ко мне.
— Эдди!
— Анни? — встрепенулся я. — Господи, ты вернулась?
— Нет. Вы так далеко, Эдди. Мне было невероятно трудно связаться с вами.
— Лигейя?
— Да. Ага, сейчас слышу и ощущаю вас лучше. Намного лучше. Вы должны вернуться к нам.
— Легко вам говорить! Как я вернусь? Понятия не имею, как и зачем я здесь очутился. К тому же только что я потерял самое дорогое в моей жизни.
— Попытайтесь. Обязательно попытайтесь, Эдди. Решимость для вас важнее способа осуществления.
— Я бы попытался, кабы знал, с чего начать!
— Ищи и обрящешь!
Я принялся расхаживать по палубе, последними словами костеря этот дурацкий корабль, его распроклятого капитана, идиотскую команду и мерзопакостную погоду. За бортом был сущий хаос — громадные волны пенились во мраке. Мимо то и дело проплывали льдины или целые ледовые горы. Однажды мы проплыли между двумя айсбергами — справа и слева во тьме высились белые стены, которыми, казалось, кончалась Вселенная. А корабль все плыл и плыл… Ни молитвы, ни проклятия пользы не приносили. Я по-прежнему оставался на анафемском корабле. На какое-то время я, похоже, вообще лишился разума от того, что потерял Анни. И то, что злой рок — или чья-то злая воля? — держит меня в непонятном месте, только увеличивало мое душевное смятение.
Меж ледяных колонн свистел холодный ветер. Вокруг корабля царил мрак. Капитан несколько раз выходил на палубу и повторял свои измерения, но я уже не приближался к нему. Со временем я заметил, что корабль набирает скорость. Все паруса были подняты, как и прежде. А между тем ветер ревел едва ли не с удвоенной силой.
Когда судно впервые воспарило над волнами, я здорово перепугался. Через долгий промежуток времени корабль опять оторвался от волн. Затем эти воспарения стали частыми и происходили через равные интервалы времени. Мы то двигались по волнам, то летели над ними. Вдалеке на палубе я снова увидел того старика с лицом гордого и капризного мальчика — и теперь больше не сомневался, что это какой-то вариант Эдгара По. Капитан уже не производил измерений. Он просто стоял на носу и смотрел на бурное море, на белые ледяные горы, которые ходили кругами вокруг нас. На лице его лежала печать утраты — в нем прочитывались разом и страдание и блаженство от страдания. Не спрашивайте, сменялись ли выражения на его лице или разные эмоции присутствовали на нем одновременно — в этом месте, объятом зеленоватыми огоньками, Время было словно покороблено…
