Вопреки прогнозам Забелло, противостоять аномалии никто в бункере и не пытался. Попытка приблизиться к ней ближе определенного предела непременно привела бы к голубоватому всполоху под ногами - если б Скворцов и Черпаков своими глазами не видели архончутку в действии, и не держались на почтительном расстоянии, то давно уже отдали бы концы. Еще одним неприятным следствием пусть даже кратковременного приближения к аномалии являлся подсмотренный при наблюдении за поверхностью факт, что архончутка, выплюнув очередную порцию пламени, немного сдвигался в ту же сторону, словно пытался добраться до поверженной жертвы. Таким образом, получалось, что любые попытки совладать с ним, напротив, лишь ускорили бы печальную развязку - тем скорее аномалия загонит их в угол.
Поэтому обреченные на гибель в убежище сразу предпочли оставить аномалию в покое, удалившись от нее как можно дальше. Несмотря на грозящую опасность, майор так и не предоставил Витеньке полную свободу действий - он вообще до поры, до времени не стал посвящать аспиранта в детали происходящего в бункере. Взвалив юношу на плечо, отчего досматривавший последние сны Витенька проснулся, майор без лишних разговоров отнес его в подальше от входа, в медицинскую секцию. Там он снял с аспиранта путы, выдал тому бутыль с водой и баночку шпрот с сухариком в качестве завтрака, и запер парня, с извинениями сказав, что вскоре эти вынужденные меры предосторожности закончатся. Снаружи полупрозрачного бокса с пленником в качестве охранника остался Профессор; им обоим строго-настрого было наказано не вступать в разговоры. Кроме того, Черпакову майор шепнул, что Забелло мог запрограммировать Витеньку и на самоубийство... а посему за ним нужен глаз да глаз. Заняв, таким образом, своих спутников хоть каким-то делом, Скворцов пошел понаблюдать за продвижением архончутки.
Тем временем аномалия уже преодолела изогнутый входной коридор и тамбур с герметическими дверями, и теперь в отсутствие доступных целей неспешно и хаотично плавала в воздухе. В ее движениях не прослеживалось ни ритма, ни закономерностей; этот факт тоже рассматривался Профессором в качестве доказательства того, что это живая структура. Возвращаться назад, в коридор, архончутка явно не желал. Был ли это чисто физический эффект, связанный с какими-то неизвестными феноменами, или элемент программы, задания, заложенного в аномалию Забелло - сказать сложно, но мало-помалу синий сгусток продвигался все дальше и дальше.
Бункер имел, в целом, линейную планировку. От широкого центрального коридора в обе стороны расходились вспомогательные проходы, ведущие к различным помещениям. Ближе к выходу располагались многочисленные склады, технические отсеки, автономная дизельная электростанция. Далее - общественные помещения, санитарно-гигиенические узлы, медицинский пункт, а также два основных выхода наверх, в здание ООН. В самом конце коридора - комнаты для наблюдения, управления, связи, и вентиляционная шахта, канал которой, совмещенный с аварийным выходом, завершался на поверхности, сбоку от гаражей, неприметным оголовком с зарешеченными оконцами.
Забелло, сам по себе далеко не глупый человек, да и имевший к тому же опыт службы в силовой структуре, правильно вычислил запасной выход из бомбоубежища, и теперь в непосредственной близости от этой крохотного железобетонного домика патрулировали двое Вольников. Еще двое или трое человек с собаками скучающе бродили за котельной и вокруг здания обсерватории, изредка попадая в поле обзора наблюдательных приборов. Вполне возможно, что охранников осталось и больше, просто остальные не показывались на глаза.
"Через какое-то время аномалия, дойдя до просторных бытовых помещений, перекроет путь к основным выходам из бункера", - подумал майор. "А ведь их состояние давно не проверялось... А если что-то изменилось, и сейчас возможно выбраться наружу через саму обсерваторию?" Это было бы удобным вариантом - там их, похоже, не ждут, и к тому же в здании можно окопаться и довольно долго вести оборону от Вольников... если, конечно, им не придет в голову снова натравить архончутку.
С этой мыслью Скворцов прошел от центрального разветвления к первому выходу. Повозившись с запорной системой давно не использовавшихся герметических дверей, в которой для большей надежности не был даже предусмотрен автоматический привод, майор вышел к лестнице и стал осторожно подниматься наверх, взяв автомат на изготовку и настороженно прислушиваясь через каждые две-три ступени.
Дойдя до половины, Скворец уловил еле слышное потрескивание. Под ногами, особенно вдоль стен, лежало немало мусора - не до конца прибранный после строительства песок, кусочки цемента, осыпавшаяся штукатурка. Недолго думая, майор наклонился, сгреб ладонью несколько камешков и веером запустил перед собой... И еле успел заслониться от россыпи ослепительно-голубых искр, с грозным треском обдавших незадачливого экспериментатора. Мощнейший искрун перегородил проход наверх, почти незаметный в отсутствие колебаний воздуха - именно незначительный ветерок, несущий мельчайшие частицы пыли, обычно заставляет эту аномалию обнаруживать себя.
Вернувшись, майор прошел к другому выходу. Эта попытка оказалась менее удачной, чем первая - дверь к лестнице заклинило настолько, что ее никак не удавалось открыть. Ругнувшись, Скворцов пошел назад, за каким-нибудь инструментом - стучать по винту заевшего запора прикладом ему не позволила любовь к своему "семьдесят четвертому", верой и правдой прослужившему хозяину столько лет. И в этот раз любовь к преданному калашу, можно сказать, выручила хозяина: едва майор вошел в просторное центральное помещение, как в тот же миг в него слева, со стороны входного коридора, вплыл архончутка.
Майор инстинктивно вжался спиной в стену и замер, словно аномалия могла его видеть; та, поколебавшись, направилась к центру комнаты. Поняв, что он скоро окажется отрезанным от своих товарищей, Скворцов бочком-бочком, вдоль стены стал пробираться к уходящему направо центральному коридору. Около половины минуты длилось это немое состязание, и человек явно проигрывал - архончутка, проявив неожиданную прыть и целеустремленность, выплыл уже на середину комнаты, а майор все еще не достиг спасительного угла. Тогда он вынужденно пошел на риск: сорвавшись на бег, несколькими прыжками добрался до поворота и, петляя зайцем, помчался по коридору. За спиной с глухими хлопками взвились голубые языки; впрочем, майор их не видел, поскольку не решался оглянуться, однако инстинктивно догадался об их смертельном смысле, и его без того часто бившееся сердце захлебнулось в престиссимо.
