Приблизившись к поселению, он притушил огни и уменьшил скорость; на окраине выключил прожектора совсем и продолжал осторожно и очень медленно двигаться вперед, пользуясь только слабым светом звезд.
Боже, что это был за город! Вирджилу Сэммзу приходилось лицезреть населенные пункты практически на всех планетах Лиги. Он видел города, построенные в форме окружностей, секторов, эллипсов, треугольников, квадратов и параллелепипедов — почти всех возможных геометрических форм. Он видел здания различных форм и размеров — узкие небоскребы, низкие одноэтажные строения, призматические, куполообразные, шаровидные, цилиндрические, в форме перевернутых усеченных конусов и пирамид. Но какие бы очертания не имели эти города, они были понятными. Но этот!
Сэммз, глаза которого уже полностью привыкли к темноте, мог рассмотреть окружающее достаточно ясно; однако чем больше он видел, тем меньше понимал. Здесь не было ни какого-либо плана застройки, ни связи между постройками. Город выглядел так, словно некая гигантская рука разбросала по пустынной равнине три-четыре сотни зданий совершенно не правдоподобных форм и размеров — не говоря уже об архитектурных стилях. Хотя каждое здание как будто бы стояло на своем месте, общее впечатление было таково, что любое из них может рухнуть в любой момент. Повсюду торчали какие-то немыслимые конструкции; между зданиями простирались участки голой почвы — при полном отсутствии улиц или чего-то похожего на них.
Сэммз направил вездеход к одной из таких проплешин и остановился там, заглушив двигатель.
«Не стоит спешить, приятель, — посоветовал он сам себе. — Пока ты не выяснишь, чем все-таки, черт побери, занимаются декситроболлеры, не вмешивайся ни во что.»
Ни один ленсмен в те времена не знал, что обитатели ледяных миров лишь частично существуют в трех измерениях; Сэммз, однако, чувствовал, что видит вещи, понять которые не может. Они с Киннисоном обсуждали такие случаи без особых эмоций. И теперь он достаточно хорошо представлял ментальный образ полэнтиан, чтобы уловить их присутствие при помощи Линзы со значительно большего расстояния, чем то, на котором он находился.
«Таллик? Крагзекс? — послал он ментограмму. — Ленсмен Вирджил Сэммз с третьей планеты Солнечной системы вызывает Таллика и Крагзекса с Палайна VII.»
«Таллик слышит тебя, Вирджил Сэммз,» — почти молниеносно пришел ответ, столь же кристально-ясный, как и мысли Пилиниспи.
«Вы согласны побеседовать со мной?»
«В скором времени. Когда закончу занятия эмфозией.»
Проклятье! Сначала декситроболлия, теперь еще это…
«Простите! — Сэммз был почти в отчаянии. — Боюсь, я не совсем понял смысл вашего ответа.»
«Я это ощутил. Разумеется, это моя вина — я не сумел полностью настроить свой мозг на вашу волну. Однако, умоляю, не рассматривайте это как некий серьезный просчет или же недостаток мощности вашего разума.»
«Я так не считаю. Скажите, я — первый землянин, которого вы встречаете?»
«Да.»
«Некоторое время назад я обменивался мыслями с другим представителем вашей расы, и у меня возникли те же самые трудности. Я не могу ни понять, ни высказать их, словно различия между нами настолько фундаментальны, что в некоторых случаях взаимопонимание представляется абсолютно невозможным.»
«Мастерское заключение — и, несомненно, истинное. Эмфозия… если я правильно понял из ваших мыслей, ваша раса обладает только двумя полами?»
«Совершенно верно.»
«Мне очень сложно осознать это — у нас нет близких аналогов. Однако, с вашей точки зрения, эмфозия должна быть связана с функцией воспроизводства.»
«Понимаю…» — Это было не только чем-то совершенно новым в его знаниях, но и новым взглядом на силу и возможности Линзы.
Она являлась невероятно точным инструментом восприятия мыслей, которые переводились в термины английского языка. Естественно, возникали некоторые отклонения, но не слишком большие. Если же какое-либо понятие не имело эквивалента в английском, Линза присваивала ему определенный символ — символ, который с этого момента становился известным всем другим обладателям Линз, где бы они ни находились. Сэммз решил, что рано или поздно он все-таки сможет понять, чем в действительности занимались декситроболлеры и в чем заключалась эмфозия.
Наконец Таллик освободился, и Сэммз, по возможности ясно и четко, описал свои планы и соображения по поводу Галактического Патруля. Полэнтианин погрузился в раздумья; ленсмен ощущал его колебания и нерешительность.
«Известно, что я не совсем нормален, — заявил он, — возможно потому мне хотелось бы получить Линзу. Однако из ваших мыслей я сделал вывод, что Линза не предоставляется индивидууму для использования в его личных целях?»
«Ваш вывод вереи», — подтвердил Сэммз.
«О… — не только мысли Таллика, но и весь его ментальный образ принял весьма удрученный оттенок. — У меня есть, чем заняться. А ваши проекты исключительно трудны, а иногда они становятся просто опасными. С другой стороны. Линза может принести мне огромную пользу.»
«Каким образом? — спросил Сэммз. — Если ваша работа важна для значительного количества разумных существ. Ментор, несомненно, предоставит вам Линзу.»
«Она нужна мне и только мне. Все обитатели Полэна, как вы, вероятно, уже поняли, эгоистичны, трусливы, хитры и скрытны. Того, что вы называете „храбростью“, в нас нет и следа. Мы достигаем своих целей тайком, окольными путями, обманом и хитростью, — Линза безжалостно выдавала Сэммзу точные и бескомпромиссные английские эквиваленты раздумий полэнтианина. — Если нам приходится действовать открыто, мы действуем с тем минимумом персонального риска, какой только возможен. Наша психология — я в том не сомневаюсь — является серьезным препятствие для участия в проектах ленсменов. И это касается и лично меня, и любого представителя моей расы.»
«Совершенно не обязательно.»
Сэммз был потрясен.
— Не обязательно, — повторил он — и мысленно, и вслух, пытаясь перебороть отвращение. Это создание было монстром — бесстыдным и бессердечным чудовищем. Однако этот Таллик не относился к человеческой породе и не стоило судить его в рамках морали своего биологического вида. — «Вы сказали, — продолжал Сэммз, — что ваше мышление ущербно — но как тогда оценить слабость моего разума и разума всего человечества? Я могу постичь всего одну — и только человеческую — грань истины; если же смотреть на вещи более широко, то мотивы ваших действий могут оказаться столь же „благородными“, как и наших. Скажите — вы, полэнтиане, работаете в контакте друг с другом, желая добиться какой-либо общей цели?»
