В кабинеты на первом этаже еще проникал тусклый свет с улицы, и Теремону стало легче.
- Держите, - грубо сказал он и сунул факел Ширину. - Слышите их? Они прислушались. До них донеслись бессвязные, хриплые вопли.
Ширин был прав: обсерватория напоминала крепость. Воздвигнутое в прошлом веке, когда безобразный неогавотский стиль достиг наивысшего расцвета, здание ее отличалось не красотой, а прочностью и солидностью постройки.
Окна были защищены железными решетками из толстых прутьев, глубоко утопленных в бетонную облицовку. Каменные стены были такой толщины, что их не могло бы сокрушить даже землетрясение, а парадная дверь представляла собой массивную дубовую доску, обитую железом. Теремон задвинул засовы.
В другом конце коридора тихо ругался Ширин. Он показал на дверь черного хода, замок которой был аккуратно выломан.
- Вот таким образом Латимер проник сюда, - сказал он.
- Ну, так и не стойте столбом! - нетерпеливо крикнул Теремон. - Помогите мне тащить мебель... И уберите факел от моих глаз. Этот дым меня задушит.
Говоря это, журналист с грохотом волок к двери тяжелый стол; за две минуты он соорудил баррикаду, которой не хватало красоты и симметрии, что, однако, с избытком компенсировалось ее массивностью.
Откуда-то издалека донесся глухой стук кулаков по парадной двери; слышались вопли, но все это было как в полусне.
Толпой, которая бросилась из Саро, руководили только стремление разрушить обсерваторию, чтобы обрести обещанное Культом спасение души, и безумный страх, лишавший рассудка. Не было времени подумать о машинах, оружии, руководстве и даже организации. Люди бросились к обсерватории пешком и попытались разбить дверь голыми руками.
Когда они достигла обсерватории, Бета сократилась до последней рубиново-красной капли пламени, слабо мерцавшей над человечеством, которому оставался только всеобъемлющий страх...
- Вернемся в купол! - простонал Теремон.
В куполе только один Йимот продолжал сидеть на своем месте, у солароскопа. Все остальные сгрудились у фотоаппаратов. Хриплым, напряженным голосом Бини давал последние указания.
- Пусть каждый уяснит себе... Я снимаю Бету в момент наступления полного затмения и меняю пластинку. Каждому из вас поручается одна камера. Вы все знаете время выдержки...
Остальные шепотом подтвердили это. Бини провел ладонью по глазам.
- Факелы еще горят? Хотя... я сам вижу. Он крепко прижался к спинке стула.
- Запомните, не... не старайтесь получить хорошие снимки. Не тратьте времени, пытаясь снять одновременно две Звезды. Одной достаточно. И... и если кто-нибудь почувствует, что с ним началось это, пусть немедленно отойдет от камеры!
- Отведите меня к Атону. Я не вижу его, - шепнул Теремону Ширин. Журналист откликнулся не сразу. Он уже не видел людей, а только расплывчатые
смутные тени: желтые пятна факелов над головой почти не давали света.
- Темно, - пожаловался он. Ширин вытянул вперед руку и сказал:
- Атон.
Он неуверенно шагнул вперед.
- Атон!
Теремон взял его за локоть.
- Погодите, я отведу вас.
Кое-как ему удалось пересечь комнату. Он зажмурил глаза, отказываясь видеть Тьму, отказываясь верить, что им овладевает смятение. Никто не слышал их шагов, не обратил на них никакого внимания. Ширин наткнулся на стену.
- Атон!
Психолог почувствовал, как его коснулись дрожащие руки, и услышал шепот:
- Это вы, Ширин?
- Атон! - сказал Ширин, стараясь дышать ровно. - Не бойтесь толпы. Она сюда не ворвется.
Латимер, хранитель Культа, встал - его лицо искажала гримаса отчаяния. Он дал слово, и нарушить его значило подвергнуть свою душу смертельной опасности. Но ведь слово вырвали у него силой, он не давал его добровольно. Вскоре появятся Звезды; он не может стоять в стороне и позволить... И все же... слово было дано.
Лицо Бини, подставленное под последний луч Беты, казалось темно-багровым, и Лати-мер, увидев, как он склонился над фотоаппаратом, принял решение. От волнения ногти его впились в мякоть ладони.
Шатаясь из стороны в сторону, он бросился вперед. Перед ним не было ничего, кроме теней; даже сам пол под ногами, казалось, перестал быть материальным. А затем кто-то набросился на него, повалил и вцепился ему в горло.
Латимер согнул ногу и изо всех сил ударил противника коленом.
- Пустите меня или я убью вас!
Теремон вскрикнул, затем, превозмогая волны мучительной боли, пробормотал:
- Ах, ты, подлая крыса!
Его сознание, казалось, воспринимало все сразу. Он услышал, как Бини прохрипел: «Есть! К камерам, все!», и тут же каким-то образом осознал, что последний луч солнечного света истончился и исчез.
Одновременно он услышал, как перехватило дыхание у Бини, как странно вскрикнул Ширин, как оборвался чей-то истерический смешок... и как снаружи наступила тишина, странная, мертвая тишина. Теремон почувствовал, что разжимает руки, но и тело Латимера вдруг обмякло и расслабилось. Заглянув в глаза хранителя Культа, он увидел в них остекленевшую пустоту, в которой отражались желтые кружочки факелов. Он увидел, что на губах Латимера пузырится пена, услышал тихое звериное повизгивание.
Оцепенев от страха, он медленно приподнялся на одной руке и посмотрел на леденящую кровь черноту в окне.
За окном сияли Звезды!
И не каких-нибудь жалких три тысячи шестьсот слабеньких звезд, видных невооруженным глазом с Земли. Лагаш находился в центре гигантского звездного роя. Тридцать тысяч ярких солнц сияли с потрясающим душу великолепием, еще более холодным и устрашающим в своем жутком равнодушии, чем жестокий ветер, пронизывавший холодный, уродливо сумрачный мир.
Теремон, шатаясь, вскочил на ноги; горло его сдавило так, что невозможно было дышать; от невыносимого ужаса все мускулы тела свело судорогой. Он терял рассудок и знал это, а последние проблески сознания еще мучительно сопротивлялись, тщетно пытаясь противостоять волнам черного ужаса. Было очень страшно сходить с ума и знать, что сходишь с ума... знать, что через какую-то минуту твое тело будет по-прежнему живым, но ты сам, настоящий ты, исчезнешь навсегда, погрузишься в черную пучину безумия. Ибо это был Мрак... Мрак, Холод и Смерть. Светлые стены Вселенной рухнули, и их страшные черные обломки падали, чтобы раздавить и уничтожить его.
Теремон споткнулся о какого-то человека, ползущего на четвереньках, и едва не упал. Прижимая руки к сведенному судорогой горлу, Теремон заковылял к пламени факелов, заслонившему от его безумных глаз весь остальной мир.
- Свет! - закричал Теремон.
Где-то, как испуганный ребенок, захлебывался плачем Атон.
