Не спрашивайте почему. Я не спрашивал. Больше, чем миллион раз в день. Возможно, когда-нибудь мы сумеем незаметно принять смерть. Бессмертные — да, но уязвимые. Я понял это, когда АМ покинул мой разум и предоставил мне отвратительную возможность прийти в себя с ощущением, что горящий неоновый столб по-прежнему рассекает мягкие ткани серого вещества моего мозга.
Он ушел, пробормотав на прощание:
«Гореть тебе в аду».
И добавил весело:
«Однако ты ведь уже давно туда попал, не правда ли?»
Оказалось, что ураган действительно был вызван огромной безумной птицей, хлопавшей исполинскими крыльями.
Наше путешествие продолжалось уже почти месяц, и АМ открыл проходы таким образом, что мы попали сюда, под Северный полюс, куда он поместил это кошмарное существо. Где он взял столько материи, чтобы создать это чудовище? Как придумал его? Может быть, нашел в наших снах? Или откопал в огромных хранилищах информации планеты, которую изувечил и которой теперь правил? Из скандинавской мифологии явился этот орел, этот стервятник, птица Рух. Существо, рожденное ветром. Настоящий дьявол.
Гигантская птица. Слова: огромная, чудовищная, уродливая, неповоротливая, раздувшаяся, невообразимая — не годятся для ее описания. На скале над нашими головами сидела птица, вышедшая из бури, и колыхалась в такт своему неровному дыханию, ее змеиную шею окутывал призрачный, клубящийся туман, а шею венчала огромная голова размером с особняк в стиле Тюдоров; клюв медленно открывался и закрывался… чувственно; даже самому кровожадному крокодилу и не снились такие челюсти; два злющих глаза прятались под складками толстой кожи. Заглянув в них, вы оказывались в ледяной пропасти, по стенам которой сползает синий лед. Птица еще раз вздохнула и приподняла свои исполинские крылья, словно пожала плечами. Потом устроилась поудобнее и заснула. Когти. Клыки. Гвозди. Клинки. Гигантская птица спала.
АМ явился нам в виде пылающего куста и сказал, что мы можем убить ураганную птицу, если хотим поесть. Мы не ели уже очень долго, но Горристер только пожал плечами, а Бенни задрожал и начал пускать слюни. Эллен обняла его.
— Тед, я хочу есть, — сказала она.
Я улыбнулся; можно было бы попытаться ее утешить… но слова звучали бы фальшиво, как и бравада Нимдека.
— А ты дай нам оружие, — потребовал он.
Пылающий куст исчез, а на его месте появилось два грубых лука со стрелами и водяной пистолет. Я поднял один из луков. Пустое дело.
Нимдек с трудом сглотнул. Потом мы повернули и пустились в далекий обратный путь. Сколько времени носил нас ветер, поднятый ураганной птицей, мы не знали — АМ лишил нас сознания, а заодно и пищи. Мы добирались до этой птицы целый месяц — и ничего не ели. Сколько еще нужно пройти, чтобы попасть в ледяные пещеры, где спрятаны обещанные консервы?
Думать об этом не хотелось. Никто из нас, конечно же, не умрет. АМ выдаст нам какую-нибудь мерзость или слизь — вместо еды. Или ничего. И будет старательно поддерживать жизнь в наших телах… жизнь, боль и страдания.
Птица спала, сколько она еще проспит, не имело значения; АМ ее уберет, когда наиграется. Столько мяса! И такого нежного!
Мы шли вперед и вдруг услышали безумный, визгливый смех толстой женщины, смех разносился по коридорам, уходящим в никуда.
Смеялась не Эллен. Она не была толстой, да и вообще за сто девять лет я ни разу не слышал, чтобы она смеялась. По правде говоря, я не слышал… мы шли… я хотел есть…
Мы продвигались очень медленно. Время от времени кто-нибудь терял сознание и приходилось ждать. Как-то раз АМ решил устроить землетрясение, одновременно прошив подметки наших башмаков гвоздями так, что мы оказались прибитыми к полу. Вспыхнула молния, и Эллен с Нимдеком исчезли. Когда землетрясение прекратилось, мы снова пустились в путь — Бенни, Горристер и я. Эллен и Нимдек вернулись к нам вечером, который вдруг превратился в день, когда появился небесный легион. Ангелы дружно распевали «Сойди, Моисей», а потом сделали у нас над головами несколько кругов и бросили к нашим ногам изуродованные тела. Мы продолжали идти вперед, через некоторое время Эллен и Нимдек догнали нас. С ними все было в порядке.
Только теперь Эллен хромала. Чтобы не забывала об АМ.
До ледяных пещер было далеко, а нам так хотелось найти консервы. Эллен все время говорила о вишнях в собственном соку и гавайском фруктовом коктейле. Я заставлял себя об этом не думать. Голод был фактом жизни, как и АМ. Он жил в моем желудке — так же точно все мы находились в утробе Земли. АМ хотел заставить нас осознать аналогию. Поэтому терзал голодом. Невозможно описать страдания, которые мы испытывали от того, что не ели целыми месяцами. И не умирали. Наши желудки превратились в кастрюли, наполненные кислотой, которая кипела, пенилась, пронзая тела невыносимой болью. Незаживающие язвы, рак, порез. Бесконечная боль…
И мы шли по пещерам, кишащим крысами.
И мы шли по коридорам, заполненным обжигающим паром.
И мы шли по стране слепцов.
И мы шли сквозь отчаяние.
И мы шли по долине слез.
И наконец пришли к ледяным пещерам. Тысячи миль без горизонта, где лед полыхал сине-серебряным сиянием, где сверхновые продолжали жить, заключенные в стеклянные клетки. Свисающие вниз сталактиты, толстые и блистающие, точно бриллианты, сначала превратились в желе, а потом застыли в причудливой изысканности безукоризненной вечности.
Мы увидели ряды консервов, бросились к ним, падали в снег и поднимались, стремились вперед, но Бенни растолкал всех и оказался возле них первым. Он схватил в каждую руку по банке, принялся их кусать и грызть, но, естественно, не смог открыть. АМ не дал нам консервных ножей.
Бенни принялся колотить по льду банкой с ломтиками гуавы. Осколки полетели в разные стороны, но на банке лишь появлялись вмятины, и тут мы снова услышали смех толстой леди, высоко у нас над головами, этот смех раскатистым эхом уносился вдаль. Бенни совершенно ошалел от ярости и начал расшвыривать банки в разные стороны, пока мы беспорядочно метались среди снега и льда, пытаясь найти способ положить конец беспомощной агонии разочарования. И потерпели поражение. А у Бенни снова потекли слюни; и вдруг он бросился на Горристера…
Именно в этот момент мной овладело спокойствие. Посреди безумия, посреди голода, посреди беспредельного ужаса, в котором было все, кроме смерти, я понял, что смерть — единственный выход. АМ поддерживал в нас жизнь, но был способ его победить. Конечно, победа будет неполной, но мы сможем обрести мир. Меня это устраивало.
