«mama», «papa», «cup» и «up». Произношение Вики было никудышным, даже эти четыре слова она выговаривала с большим трудом, и никакого прогресса добиться не удавалось. Казалось, все эти непреодолимые трудности лишь подтверждали становившееся все более общепринятым мнение, что из всех животных лишь человек способен овладеть языком. В этом смысле очень показательным было высказывание Джорджа Гейлорда Симпсона: «Язык является… наиболее характерным признаком человека: языком владеют все нормальные люди, и ни один другой живой организм им овладеть не в состоянии».
Это стало казаться настолько само собой разумеющимся, что в течение следующих пятнадцати лет никто не стал утруждать себя попытками обучить обезьяну языку. Так было до тех пор, пока в городке Рено (штат Невада) другая супружеская пара, Беатрис и Аллен Гарднеры, не начали просматривать фильмы, на которых была снята говорящая Вики. Им показалось, что у Вики были плохие способности не к языку вообще, а к человеческой речи. Они отметили, что жесты этой шимпанзе отличались выразительностью, эмоциональностью и разнообразием, хотя движения ее губ и в самом деле были неуклюжими. Если это так, то, очевидно, в общении человека с обезьянами следовало испробовать язык жестов.
В июне 1966 года Гарднеры начали обучать детеныша шимпанзе по имени Уошу американскому языку жестов (амеслану), обычному средству общения глухонемых. Уошу добилась быстрого прогресса: в 1971 году ее лексикон включал сто шестьдесят знаков на амеслане, причем все эти знаки она активно употребляла в разговорах. Уошу даже умела придумывать новые сочетания знаков для обозначения предметов, которых она прежде не видела; так, когда ей впервые показали арбуз, она обозначила его двумя знаками:
«вода» и «фрукт».
Работа Гарднеров вызвала бурную полемику. Выяснилось, что многие именитые ученые внесли свою лепту в теорию неспособности обезьян к языку.
(Один из ученых сказал так: «Боже мой, вы только подумайте, сколько знаменитых фамилий стоит под этими классическими работами, писавшимися не одно десятилетие, — и все классики в один голос утверждали, что языком владеет лишь человек. Это просто катастрофа!».) Успехи Уошу подстегнули других приматологов. Широко развернулись работы по обучению обезьян языку. Шимпанзе Люси научили общаться с человеком с помощью компьютера, а другую шимпанзе, Сару, — посредством пластиковых знаков на доске. В 1971 году начали обучать орангутана Алфреда, в 1972 году — равнинную гориллу Коко, а в 1973 году Питер Эллиот занялся образованием горной гориллы Эми.
Когда Эллиот впервые пришел к Эми в ветеринарную лечебницу, он увидел жалкое и трогательное маленькое существо, со связанными ручками и ножками, напичканное седативными препаратами. Он погладил гориллу по головке и сказал:
— Привет, Эми. Меня зовут Питер.
Эми моментально щелкнула зубами и до крови прокусила ему руку.
Не слишком многообещающее начало со временем превратилось в научную программу, успех которой был общепризнан. К 1973 году наибольшей популярностью пользовалась методика обучения, названная «моделированием».
При обучении по этой методике обезьяне показывали предмет; одновременно исследователь складывал ее руку так, чтобы получался соответствующий предмету жест. Такой прием повторяли до тех пор, пока у обезьяны не вырабатывалась устойчивая ассоциация. Последующие проверки подтвердили, что животные понимали смысл жестов.
Принципы обучения были примерно одинаковыми у всех исследователей, а результаты — самыми разными. Ученые соревновались в скорости усвоения жестов обезьяной и в объеме ее «словаря». (Как известно, именно словарный запас считается среди людей лучшей мерой интеллекта.) Скорость усвоения жестов рассматривалась как мера искусства учителя или интеллекта ученика.
К тому времени выяснилось, что каждая обезьяна — это личность со своим характером и со своими способностями. Как заметил один из ученых, «…вероятно, изучение человекообразных обезьян — это единственная область науки, в которой собирают слухи и сплетни не об учителях, а об учениках».
В среде приматологов, которая все более пропитывалась духом конкуренции и ожесточенных дискуссий, говорили, что Люси — пьяница, а Коко невоспитанный ребенок, что успех вскружил голову Лане («она работает только тогда, когда рядом стоит журналист, чтобы взять у нее интервью»), а Ним настолько глуп, что его следовало бы назвать Дим [1].
На первый взгляд могло показаться странным, почему на Питера Эллиота обрушился град нападок. Все годы работы с Эми этот симпатичный и довольно скромный молодой человек, сын владельца химчистки в округе Марин, старался избегать полемики. Его статьи были написаны в констатирующем стиле, без эмоций и претензий, все успехи в обучении Эми подтверждались документально. Эллиот не проявлял никакого стремления к популярности, и уж во всяком случае его никогда не было среди тех приматологов, которые демонстрировали своих обезьян на ярких шоу. Однако застенчивые манеры скрывали не только острый ум, но и неуемное честолюбие ученого. Питер Эллиот избегал полемики и споров лишь потому, что на такие пустяки у него решительно не было времени. Годами он работал чуть ли не круглые сутки, не делая перерывов на субботы и воскресенья, и заставлял своих сотрудников как и Эми — работать в том же ритме. В организаторской деятельности, в том числе в «пробивании» грантов, ему не было равных. На любых конференциях и симпозиумах по поведению животных он появлялся только в строгих тройках, тогда как его коллеги щеголяли в джинсах и ковбойках. Эллиот твердо вознамерился стать ведущим приматологом и сделать Эми самой интеллектуально развитой обезьяной на свете.
Молодой ученый настолько успешно добивался грантов, что в 1975 году с Эми постоянно работали уже четыре сотрудника, а к 1978-му «Проект Эми» имел годовой бюджет в сто шестьдесят тысяч долларов и штат из восьми человек, в том числе одного программиста и одного специалиста по детской психологии. Один из сотрудников Института Бергрена позже говорил, что Эллиот привлекал инвесторов тем, что «…в его работы было выгодно вкладывать деньги. Например, за ту же сумму „Проект Эми“ получал в полтора раза больше компьютерного времени, потому что Эллиот работал по ночам и по выходным, когда время намного дешевле. Он очень разумно расходовал деньги.
И, конечно, большое впечатление производила увлеченность Эллиота: казалось, кроме обучения Эми, его ничто не интересует. Он был никудышным собеседником, но на него, с нашей точки зрения, можно было ставить не раздумывая. Трудно решить, насколько блестящ тот или иной ученый; проще заметить, кто из них по-настоящему влюблен в свое дело, а это в конечном счете самое главное. От Эллиота мы ждали многого».
