Что-то делает сейчас Кларк? Видимо, спит на террасе, закутавшись в двойной стеганый плед, запутавшись в своих разносторонних теориях и сентиментальных моральных канонах. Спит и не знает, что его покорный ученик стал всевластным Повелителем Времени и что его, кларкова карта бита.
— Бедный Йорик!
Дэвид не без труда вернулся из сияющего завтра к неотложному сегодня. Череп в его руке еще дымился.
— Типичный инсульт, как говорят медики. Человек и машина — все смертны. А посему — адье, дорогой друг!
И Горинг ловким броском отправил отслуживший службу НЭМ в ящик с хламом.
Однако, что же делать дальше? Как сказал Горинг будущий? «Куда иду? Ну, разумеется, к «Сатурну»… Гм… Попахивает мистикой. Впрочем… О господи!
— «Сатурн», а не Сатурн!
Конечно, «Сатурн»! Как он сразу не догадался! Ведь еще тогда Кларк говорил, что размер Петли будет зависеть от мощности прибора. «Сатурн» вот это голова!
Горинг стал лихорадочно упаковывать хронофон в чемодан. Это оказалось делом нелегким. «Паук» вошел сразу, но щупальца «спрута» с визгом вырывались из-под крышки, несколько раз ударив Дэвида в лицо. Дэвиду пришлось провозиться минут пятнадцать, прежде чем закрылся замок чемодана.
Дэвид почувствовал, что смертельно хочет есть. Но медлить было нельзя. Он достал из холодильника ветчину, сделал наспех несколько бутербродов и сунул их в карман плаща. Туда же отправился и термопакет с горячим кофе.
Ну, кажется, все. Ах да, ключ. Какая удача, что Кларк сам предложил ему ключ от «Сатурна»!
Дэвид открыл сейф, достал ключ. Впрочем, ключом это замысловатое изделие, напоминающее увесистый лучевой пистолет, можно было назвать только обладая фантазией Старковского. Старковский в свое время отказался от всякой охраны «Сатурна», явно не доверяя бдительности сторожей, а еще больше — элементарности пяти чувств. Его питомец нуждался, по его мнению, в глобальной охране, и он придумал нечто совсем неожиданное — какой-то чудовищный «мыслящий» суперключ на микротранзисторах, который основательно «задумывался» даже перед тем, как открыть дверь озонатора или душевой. Кларк тогда долго ворчал, но потом неистребимая любовь к чудакам победила, и Старковский получил разрешение.
Теперь безлюдье «Сатурна» было только на руку Горингу. Дэвид с усмешкой повертел тяжеленный «волшебный ключик» и сунул его за пояс комбинезона.
Теперь — вперед!
— Ты куда?
Горинг вздрогнул, словно кто-то разрядил под самым его ухом кольт. Он оглянулся, и первое, что он увидел, было ослепительно белое колесо, висящее над столом. Сначала центр колеса был сплошным черным пятном, но вот, бешено вращаясь, колесо превратилось в голубой обод, который постепенно мерк, а из черного пятна в центре стало вырисовываться лицо, словно материализуясь из цветного тумана.
Горинг узнал в полупрозрачной голове себя прошлого. Он облегченно передохнул и попробовал улыбнуться:
— Ух! Так с непривычки инфаркт получить можно… Куда иду? Ну, разумеется, — к «Сатурну»…
Лицо Горинга прошлого вытянулось.
— К Сатурну? — удивленно и испуганно спросил он.
Дэвиду стало смешно. До чего же глупо и нелепо выглядел этот Горинг прошлый! Удивленная и беспредельно тупая полупрозрачная физиономия с нимбом вокруг головы вдобавок. Ни дать, ни взять — святой великомученик. И голос глухой и гулкий одновременно, как в развалинах древнего храма. Прямо потусторонний дух.
— Конечно, дорогое мое прошлое, — ухмыльнулся в ответ Дэвид.
Неожиданно Горингу пришла в голову забавная мысль: а что если библейские легенды о громе среди ясного неба, о глухом и гулком голосе среди туч, вещающем засуху или мор, явления святых с нимбами вокруг головы — что если все эти сказки — правда? И что все это — сеансы хронофонной связи через века из будущего, в котором, естественно, все будут знать и Формулу Петли, и устройство хронофона? Значит, наша «свобода воли» — блеф, и мы живем в причинно-следственном ключе, уготованном для нас нашими потомками? Неужели…
Кольцо с головой Горинга вдруг с грохотом взорвалось, превратилось в колонну синего света, настолько яркого, что Дэвид зажмурился. Уши заложило тянущим душу свистом, который через секунду стих, достигнув нестерпимой высоты.
Когда Дэвид снова открыл глаза, в комнате царили покой и тишина. Ничего не изменилось: стол и стул стояли на месте, приборы смирно висели на стенах. Дэвид с чемоданом в руках обошел всю комнату и никаких изменений не обнаружил.
— Видимо, наша уважаемая Петля обожает фейерверки и шумовое оформление, — процедил он сквозь зубы. — Что ж, учтем. У джинов тоже должно быть свое «хобби».
Однако настроение у него упало. Он с детства не любил непонятное и таинственное. Может быть, отложить все на завтра?
А если именно завтра Кларк выведет формулу? Тогда…
Горинг представил себе задний бампер «Электора», на огромной, уже недостижимой скорости уходящий от него все дальше и дальше в голубизну автотрассы…
Нет! Сегодня — или никогда.
Горинг шагнул к двери.
Если бы он оглянулся, то наверняка заметил бы прямо над столом в потолке маленькое отверстие, похожее на пулевое.
* * *
Кларк проснулся от сильнейшего удара грома.
Он открыл глаза и снова зажмурился. Даже сквозь прикрытые веки бил яростный синий свет. Это не могло быть молнией — свет был постоянен.
Кларк рывком откинул плед и босиком выскочил на дорожку сада.
Было светло, как днем. В неестественном мертвом свете деревья казались высеченными из черного мрамора. А за ними стояла исполинская башня из синего огня, бесконечно высокой вершиной упираясь в Полярную звезду.
От свиста вылетели стекла виллы, но оглохший, полуослепший Кларк продолжал стоять на мокром песке, не чувствуя резкого холода, пока перепуганная Мэгги не втащила его на террасу.
Башня уже в полной тишине медленно меняла цвета: голубой, зеленый, желтый. И все вокруг — перила террасы, песок дорожки, трава, шоссе за оградой, институтский парк, здания лабораторий и домики городка, прорисованные нерезко сквозь лохматые липы, — все, подчиняясь этому неспешному ритму, менялось на глазах, приобретая то влажную прозрачность аквамарина, то мудрую тяжесть малахита, то маслянистый жар золота.
Мэгги и Кларк молчали, стоя на террасе, пораженные, ошеломленные, даже не пытаясь догадываться о причинах этой фантасмагории. И только когда башня стала огненно-красной, в комнате заверещал видеофон.
Всклокоченный, с перекошенным лицом, Кэрол Старковский кричал с экрана, захлебываясь:
— Шеф, это «Сатурн»! «Сатурн» горит! Тревогу, шеф! «Сатурн»!
