Женщина снова положила руку на пульт, раздался щелчок и через несколько секунд, в вольер вбежало несколько птиц. Едва оказавшись в вольере, они с разбега врезались в стекло, что отделяло их от других обитателей вольера. Не усвоив урок, птицы отбежали и с разбега опять врезались в невидимый барьер. Две из пяти особей свались на песок, оглушенные ударом об стекло. Остальные отбежали для нового разбега.
— Это последняя серия 304 выжившая после проведенных процедур, — продолжила доклад Светлана Витальевна, но её прервал очередной удар об бронированное стекло. На песке осталось лежать ещё две птицы. Оставшаяся на ногах стала мотать головой, как обычно это делают перебравшие мужики, пытаясь придти в себя. Пошатываясь, последний из оставшихся на ногах пернатый разбойник, разбежался и врезался в стекло. Ноги его разъехались и громадная птица рухнула в песок.
— Серия 304 прошла прививку препаратом Б223 до облучения, затем повторную вакцинацию после облучения. Отличается повышенной агрессивностью и подходящими под наши стандарты параметрами. Тело образца способно переносить грузы до ста килограмм, очень выносливы, особенно неприхотливы в еде, способны выживать в морозы до минус двадцати пяти градусов. Недостатки, как я уже говорила: повышенная агрессивность; маленький коэффициент мозговой деятельности, невозможность дрессировки. Тем не менее, я порекомендовала продолжение эксперимента. Одно из подающих надежды направлений — это скрещивание серий 302 и серии 304. Если пройдет все благополучно, получится неплохой образец.
— Что же, пожалуй, я с вами соглашусь, но окончательное решение будет после подробного ознакомления с результатами эксперимента, — подытожил Маркин, после чего развернулся и направился к себе в кабинет.
Смоленская область. Энная танковая часть, хозрота. 2030 г.
Прапорщик Самойленко потирал ушибленную задницу, матерился, на стоящего рядом гнедого жеребца по прозвищу Колиостро.
— Ну, ты, скотина безмозглая, чего лягаешься. Я тебе и морковочки и яблочко, а ты меня в благодарность копытом. Хорошо в бедро попал, а если бы в живот, — прапорщик опасливо обошел жеребца и, держа перед собой хомут, приблизился к морде. Жеребец фыркнул, предупреждающе оскалил зубы, когда Самойленко попытался одеть хомут.
— Что скалишься, думаешь мне охота на тебе трястись, да ещё в такое пекло. Но товарищ капитан, чтоб ему… — прапорщик оглянулся на всякий случай, — бабы не давали, приказал осваивать технику, то есть тебя. Чтобы ему пусто было, приказал все хознужды выполнять на гужевом транспорте.
Жеребец тем временем, изловчился и укусил прапорщика за плечо.
— А, твою мать коромыслом, — заорал Самойленко, отскочив от коня.
— Что, Михалыч, опять цапнул? — раздался за спиной у прапорщика голос Матюшкина, начальника вещевого склада. — Сколько тебе говорить, не лезь к Колиостро с бодуна. Не терпит он запаха спиртного.
— Ишь цаца, какая, — разозлился ещё больше Самойленко, — щас я его кнутом протяну, станет как шелковый.
— Зря ты так на него, — Матюшкин подошел и взял хомут из рук прапорщика, — животина ласку любит. Поговори с ней, угости, приласкай. Она тебя повезет, ни одной колдобины не заметишь.
— Ну, ты загнул, приласкай, не жена чай, обойдется, — проговорил Самойленко и снова потер пострадавший зад.
— Это жена обойдется, так как человек. А конь руку сильную любит, да ласку, — произнес Матюшкин, остановившись возле лошади. Конь скосил глаза на подошедшего и предостерегающе фыркнул. — Тихо, тихо хороший мой, чего так нервничаешь. На, возьми, — Матюшкин достал из кармана кусок сахара и протянул жеребцу. Конь ударил копытом о землю и лишь покосился на лакомство.
— Говорил я тебе, Петрович, скотина он неблагодарная. Не хочет по-хорошему, будем по-плохому. — Прапор направился в глубь сарая. — Щас хворостину найду и приласкаю его.
— Что, тяжко тебе с ним? — произнес Петрович, поглаживая жеребца. — Оно и понятно, привык человек всю жизнь с железками дело иметь, от этого непонятливый такой. Но и ты хорош, чего гонор показывать, — конь, словно не соглашаясь с человеком, снова фыркнул, но уже более миролюбиво и опять покосился на кусок сахара. Матюшкин заметил это и поднял руку, на которой лежал сахар. — Угощайся, милок, что смотришь.
Конь ещё раз фыркнул, затем осторожно взял зубами сахар.
— Вот и умница, — промурлыкал Петрович и надел хомут на шею. Жеребец недовольно заржал и сделал шаг назад. — Ну что ты, хороший мой, за удовольствие платить надо. Сейчас поработаем, ещё сахарку получишь.
Из сарая вышел Самойленко. в руках держа хлыст. Увидев запряженного коня, он отбросил хлыст:
— Уболтал таки, чертяка.
— А то ж, — ответил довольный Матюшкин.
— С меня магарыч, — произнес прапорщик и уселся в повозку.
— Погоди Михалыч, возьми сахар. Когда доедешь, дашь ему.
— А не укусит?
— Смотря как давать будешь, если от души, то нет.
— Ладно, разберемся, — сказал прапор, взявшись за вожжи. — Но, поехали родимый.
До склада, где Самойленко нужно было получить обмундирование для нового пополнения, ходу было, примерно минут тридцать на машине, на повозке — не меньше часа.
Постукивание копыт, шуршание шин погрузили прапорщика в состояние некой отстраненности. Удобно устроившись на козлах, он покачиваясь в такт бега лошади, погрузился в свои мысли.
«Куда мир катится?» — рассуждал Самойленко, — «двадцать лет назад меня не хотели брать, пока я не освоил компьютер, а сейчас начальство опять велело книги учета вручную вести. Лошади, поди, теперь в каждой роте есть. Бензин, видите ли, слишком дорогой стал. Мы все же не кавалерия, а танкисты. Новых машин уж лет пять не получали, молодняк все больше рукопашной занимается, словно мы пехота, — прапор сплюнул с досады. — До чего дошло, на прошлой неделе командир построил всех и объявил: вводится новая форма. Теперь по уставу офицерам и прапорщикам положено носить сабли, рядовому составу палаши. Чтобы они без толку не висели, раз в неделю будут проводиться занятия по фехтованию, явка обязательна. Мужики думали, опять начальство дурит, причины всякие напридумывали, откосить старались. Но с батей такие фокусы не прокатывают. Смехота вспомнить, все откосившие на следующий день час по плацу строевым вышагивали под окрики комполка, с комментариями в их адрес от которых даже у бывалых вояк уши краснели. А опосля, батя вызвал сержанта из разведроты, который погнал несознательную часть офицерского состава части на полигон, — а это как-никак километров двадцать будет». — Самойленко тяжело вздохнул, ему тяжело было привыкать к новым веяньям. — «Президент наш точно маразмом страдает, — продолжал размышлять прапорщик, — оно и понятно, столько лет у власти. Нет, народ стал жить лучше, сомнений нет. Хочешь земли — бери, пожалуйста, паши, сей. Животину разводить — денег дадут, только старайся. А кузнецов, сколько развелось, а других мастеров! Дома стали нормальные строить, а не эти скворечники в которых все детство прошло. Сейчас у меня хороший дом, можно сказать усадьба. Сын не захотел тоже жить в городе, перебрался ко мне. Скоро и для него хату закончим, пусть внуки на свежем воздухе растут… Все хорошо, только одного не понимаю, — Самойленко несильно щелкнул поводьями, — зачем надо было лошадей в армию возвращать и железки на пояс вешать. Что они против пистолета?
