Внутри корабля было свежо и тихо, лишь тускло голубели дежурные лампочки. Маоган поспешил, гулко топая по коридору, пройти в командную рубку. Внутри вроде бы ничего и не изменилось, но достаточно было взглянуть на начавший было плавиться урдилокс иллюминаторов, чтобы понять, что грузовоз успел улизнуть из внезапно взбесившегося мира буквально в самое последнее мгновение.
Маоган был одет в обязательный при нахождении в изоспейсе комбинезон, помеченный серебряным трезубцем. Поэтому первым делом он извлек из шкафа висевшую там форму командира. Дополнив ее фуражкой с тесьмой на околышке, обозначавшей его ранг коммодора, он неспешно подошел к иллюминатору.
Увиденное настолько потрясло Маогана, что на несколько секунд он застыл, как изваяние. Мелькнула мысль, а не изменилась ли структура урдилокса и не искажает ли он картину космоса? Дело в том, что взор коммодора уперся… в ничто! В абсолютную черноту, где не было ни малейшего проблеска хотя бы какой-нибудь, пусть даже самой дальней-предальней, звездочки или галактики! Джорду Маогану за время службы доводилось выныривать из внепространственных прыжков в весьма зловещих космических далях. Но всегда мерцавшие где-то там, в потаенных глубинах межгалактического пространства, веселыми лучиками света миры воспринимались как дружественные маячки в бескрайней бездне.
Но на сей раз, как Маоган ни таращил глаза, — ничего, ни малейшего проблеска.
Подумав, что, возможно, этот иллюминатор выходил на какой-то совершенно пустынный участок космоса, Маоган принялся лихорадочно по очереди заглядывать во все остальные. Но всюду его ожидало одно и то же — беспроглядная темень.
И снова коммодор с тайной надеждой подумал, что это урдилокс играет с ним злую шутку, что он потерял из-за запредельной жары или по какой-то иной причине обычную прозрачность. Вернувшись к центральному пульту управления, он включил телекамеры внешнего обзора. Тот же феномен — абсолютное ничто на экранах. Неужели в их слепоте тоже виноват злополучный перегрев? И тогда, выказывая никак не свойственную человеку его закалки нервозность, Джорд Маоган защелкал тумблерами, рычажками и всеми другими видами коммутаторов, включавших системы, которые служили кораблю глазами и ушами. Совершенно машинально он начал перечислять вслух последовательность проводившихся им при этом операций и их результаты:
— Непосредственный обзор. Ноль. Телевидение. Ноль. Радиотелескоп… — Он чуть запнулся, но затем решительно подтвердил: — Опять ноль.
Привычным щелчком коммодор сдвинул фуражку на затылок.
— Всеохватный гиперрадар. Ноль. Но это же абсурд! — выдавил он. — Немыслимый для техники бардак!
Тем не менее он продолжил методично проверять аппаратуру:
— Магнетометр. Ноль. Внешний термометр. Абсолютный ноль. Ноль, ноль, ноль, — простонал он.
Впервые за многие годы командир закурил сигарету. Затем решительно направился к шлюзовой камере.
Все космические скафандры стояли перед входом в нее, в специальном отсеке. Там тоже светила слабенькая синяя лампочка. В воздухе повисла какая-то смутная и грозная тишина.
Он облачился в своей космоскаф, проверил, в рабочем ли состоянии ракетные двигатели индивидуального пользования, тщательно осмотрел крепления опоясывавшего скафандр фала. Покончив с этим, он решительно ступил в помещение шлюза, которое на первый взгляд ничуть не пострадало от чрезмерной жары, и вывалился в открытый космос.
Маоган слыл первоклассным космонавтом. Все тесты, которые ему приходилось проходить, неизменно указывали, что ему никогда не изменяют ни ясность ума, ни хладнокровие, ни наблюдательность. Но на сей раз, оказавшись вне корабля, он едва удержался от того, чтобы не взвыть в полный голос.
Ощущение какого-то дикого, первородного страха перед ничем, перед небытием настолько раздавило его, что уже спустя несколько минут Джорд Маоган, охваченный неодолимой паникой, стал поспешно выбирать фал и ввалился обратно в переходную камеру.
Он снял космическую экипировку, надел униформу и вернулся в командную рубку. Все ясно, «Алкиноос», изначально выведенный на неточно выверенную траекторию, просто-напросто затерялся в глубоком космосе. Он выпал из обычного пространства, а может, и времени.
В коридоре послышались шаги. То был Роллинг, разбуженный автоматами в строгом соответствии с инструкцией: через полчаса после командира.
Заместитель Маогана вошел в рубку. Все, кто только что вылуплялся из своих изоспейсов, имели слегка растерянный вид. Роллинг не составлял исключения. Но, увидев, что командир на месте, расплылся в улыбке.
— Ну что, коммодор, кажется, выпутались из этой переделки, хотя поджаривало нас основательно.
Маоган развернулся и некоторое время молча его рассматривал.
— Старина Роллинг, после этого адского пламени мы рискуем не менее фундаментально переохладиться. Можно сказать, что нам каюк.
* * *
Вот уже два часа, как командир и его заместитель упорно трудились, скармливая электронному мозгу все возраставший ворох информации, но в ответ назойливо поступало одно и то же: «Произвести расчеты невозможно. Просьба сообщить исходные координаты при входе в подпространство».
Оба единодушно решили не будить ни экипаж, ни горняков до того момента, пока не будут в состоянии предложить им хоть какое-нибудь решение. Но для этого сначала надлежало правильно поставить перед компьютером саму задачу.
Маоган запустил климатическую установку, и они с Роллингом работали налегке, засучив рукава. Старший штурман, закончив монтаж гигантского зеркала оптического телескопа, повернулся к командиру:
— Это наш последний шанс, Джорд.
С помощью простой рукоятки коммодор очень медленно обнажил купол обсерватории.
Он был вынужден теперь крайне осторожно обращаться с аппаратурой, выведенной на корпус корабля. Судя по всему, она основательно пострадала при взлете. Перепады температур, различного рода радиация, неведомый фактор «Ф» — все это пагубно сказалось на металлической обшивке звездолета. В итоге она стала хрупкой и ломкой.
— Купол открыт, — объявил Маоган.
Послышалось урчание моторчика телескопа. Роллинг не вел прямого наблюдения, а последовательно снимал на сверхчувствительную кассету все участки небосвода. Маоган помогал ему, постепенно, в замедленном темпе, поворачивая корабль вокруг оси. По окончании операции Роллинг, вытащив снимки, сунул их в анализатор. Прочитав ответ, он не удержался от радостного возгласа:
— Коммодор! Освещенность все же оказалась чуть больше нулевой. Наконец-то у нас появились кое-какие данные, которые мы можем предложить компьютеру.
