Лихорадочно замигав, потухли лампы. Умолк голос диктора в радиоприемнике. Зеленый глазок индикатора остывал в глухой тьме.
— Черт знает что такое. — Катру раздраженно позвонил в колокольчик.
— И часто так бывает? — откинувшись в кресле, спросил Фюмроль.
— Последнее время чуть ли не ежедневно. Наверняка саботаж! Я приказал полиции произвести расследование, но они что-то не торопятся. Тотальное размягчение мозгов. Но меня это уже не касается.
Неслышно ступая, вошел с зажженным канделябром Тхуан и унес недопитые чашки.
— Да, чуть не забыл! — спохватился Катру. — Могу я обратиться к вам с просьбой?
— Сделайте одолжение, мой генерал. Все, что в моих силах…
— Безусловно, в ваших. Возьмите Тхуана, маркиз. Он один из немногих, к кому я искренне привязался в этой стране. Хочется отдать его в хорошие руки. Вы не пожалеете.
— Мне остается лишь от души поблагодарить вас, — поддался уговорам Фюмроль.
— Это мне следует выразить благодарность.
— Скажите, мой генерал, сегодня электричество отключалось уже дважды? — сменил тему разговора Фюмроль.
— По-моему, нет. У меня весь вечер горел свет. А в чем дело?
— Мне показалось, что в «Метрополе» ток отключился несколько раньше. Возможно, просто перегорели предохранители… Как вы считаете, Америка вступит в войну?
— Рузвельт едва ли позволит нацистам доконать Англию. Но, с другой стороны, в конгрессе слишком сильны изоляционные тенденции. Как вы находите Жаламбе?
— Своеобразный человек, — осторожно заметил Фюмроль.
— Это прирожденный охотник на двуногую дичь. Плюс ко всему, у него начисто отсутствуют какие-либо принципы. Незаменимые качества для службы в колониях.
* * *
Приближался тет чунг тху — один из прекраснейших дней года, когда под яркой и совершенной в своей полноте луной пятнадцатой ночи люди встречают середину осени. Веселым карнавалом с затейливым фейерверком и пляской чудовищ в ярко раскрашенных масках из папье-маше празднуют на вьетнамской земле плодотворящее полнолуние. Неуловимый волнующий миг таинственного преображения природы, когда льдисто мерцает на листьях банана широкий след улитки и роса придает нефритовую полупрозрачность зеленым зернам риса.
В эту ночь детям дарят сладости и затейливые игрушки. На рынке и ремесленных улицах долго не затихает праздничное столпотворение. Дети сами вылавливают из аквариумов золотых рыбок, выбирают в Бумажном ряду пестрые фонарики и веера. А в Серебряном ряду в театре кайлыонг рокочут барабаны. Жизнь и смерть встречаются в осеннее полнолуние. Отмирает колос, и остается зерно. Уходят старики, и смеются дети.
В самый разгар карнавала из ворот главного губернского управления жандармерии, что находилось в Барабанном ряду, по соседству с «Обществом умственного и морального совершенствования», выехал крытый фургон. Завывая сиреной, он медленно продвигался сквозь оживленные толпы, заполнившие и тротуары, и мостовые. Монтер Нго Конг Дык бежал за фургоном до самого озера и отстал только тогда, когда, вырвавшись на простор, шофер в полицейской форме дал полный газ.
Когда жандармы оцепили помещение «Сентраль Электрик», Дык находился на электростанции. И это спасло его. Узнав о начавшихся арестах, он, а с ним еще трое товарищей, без промедления выбежали на улицу и разошлись в разные стороны.
Когда Дык немного успокоился и смог трезво оценить положение, он понял, что совершил ошибку, не договорившись с ребятами о встрече. Дык остался совершенно один, без крова над головой и денег. Домой возвращаться было рискованно, а студента взяли еще на прошлой неделе после разгона солдатской демонстрации. Тогда же, узнав об арестах агитаторов на военных базах, скрылся в неизвестном направлении Танг. Других явок Дык не имел. Слоняясь по улицам, он решил искать приют на сампане дедушки Вема. Там можно было спокойно выждать несколько дней, пока уляжется азарт погони, чтобы попытаться потом установить связь хотя бы с ребятами на электростанции. Прежде, однако, следовало выяснить, кого взяли. Дык знал, что задержанных доставляют на внутренний двор, куда, разумеется, не проберешься. Он рассчитывал только на случай. Вдруг фургон остановится перед главным подъездом и хоть на миг покажется чье-то знакомое лицо или кто-нибудь из арестованных ухитрится бросить записку. Но кроме машин, которые то въезжали, то выезжали из железных, выкрашенных ярко-зеленой краской ворот, он ничего не, увидел. Лишь однажды показалось, что в сумраке зарешеченного оконца мелькнула голова студента Виена, и Дык безотчетно побежал за машиной.
«Как глупо», — подумал он, провожая ее взглядом. Оставалось одно: искать приюта на сампане.
Дедушка Вем встретил Дыка как родного. Заметив однажды, что молодой монтер теряется и бледнеет при виде внучки, старик стал почитать его за жениха. «Девочке и вправду пора замуж, — с бесхитростной мудростью рассуждал он. — Недаром говорят, что лиана взбирается ввысь только благодаря дереву. А Дык парень надежный, несмотря на свою молодость, выбился в синие куртки [3], и ей не придется голодать в его доме».
— Здравствуй, внучек, здравствуй, — ласково обнял его Вем. — А мы с внучкой уже заждались тебя.
— И что это вы, дедушка, говорите! — гневно притопнула крохотной ножкой Хоанг Тхи Кхюе. — Вовсе я не ждала старшего братца. Это у вас с ним какие-то дела! — Она решительно тряхнула длинной распущенной косой и убежала, ловко перепрыгивая с сампана на сампан.
Дык что-то смущенно пролепетал и сунул старику пакетик леденцов, купленный им на последние деньги в Сахарном ряду.
— А ведь у меня и вправду есть дело к тебе, — сказал Вем. — Мудрый Танг просил передать, что ждет тебя в часовне Красный бамбук, близ Пагоды Благоуханий. Вижу, ты готов кудахтать, как курица над креветками, — похлопал он юношу по плечу.
— Так оно и есть, дедушка! — радостно рассмеялся Дык. — Это первая счастливая весть за долгие дни тревог и горестей… А куда Хоанг Тхи Кхюе убежала? — Ему показалось, что разом минули беды, кончились все испытания. Пританцовывая от нетерпения, он рвался на берег, где его ждала девушка.
— Эх, парень! — сочувственно вздохнул Вем. — За приливом придет отлив. Радостный день короток, меньше вершка. Прежде чем прыгать на одной ножке, подумал бы, как станешь добираться до пагоды.
Старик был, как всегда, прав. До Тюа Хыонг — священной для каждого вьетнамца Пагоды Благоуханий — было километров шестьдесят, путь неблизкий. Тем более, что пролегал он через городки и реки провинции Хатэй, где у каждой переправы, у каждого городского шлагбаума стоял полицейский пост. Если Дыка действительно ищут, то ближайшие заставы уже оповещены о его приметах. Даже если и удастся выбраться из Ханоя по реке, все равно не избежать расспросов в полицейских будках близ мостов и переправ.
