На мгновение повисла тишина. Затем Тай очень тихо произнес:
— Я так понял, что вы отключили — прямо сейчас — сигнализацию.
— Да, отключил. В течении двадцати четырех часов ничто попавшее в дезинтегратор нашего комплекса не привлечет внимания полиции. А после того, как нормальная работа детекторов возобновится, будет слишком поздно, чтобы пытаться что-либо восстановить — даже если знать, что искать.
Капитан поднялся на ноги, взглянул на часы и направился к выходу.
— Пойдемте, Роберт. Кеннесо работает в дневную смену. Он должен вернуться к себе примерно через полчаса.
Виктор
— Что он сделал? — вопросил Ушер. Вид отдыхающего слетел с гражданина полковника. Он сел выпрямившись на диване, и на тыльной стороне его широкой ладони, сжавшей подлокотник, проступили жилы.
Зная — слишком хорошо — на что способны эти руки, Виктор едва не отшатнулся. Даже слегка отодвинулся в кресле.
— Я не уверен в этом, Кевин. Во всяком случае в последней части, касающейся дочери Зилвицкого. Я уверен, что приказ, о котором он говорил, отправился к мезанцам, но я мог неправильно его интерпретировать. Это было…
Ушер устало потер лицо.
— Ты прав, Виктор. Конечно, придется все перепроверить. Но готов спорить, что ты прав.
Ушер впервые назвал его по имени, а не каким-либо эпитетом. Достаточно странно, но Виктор почувствовал, что ему это польстило. Впрочем, наверное, это было не слишком странно. За короткое время, проведенное в секретном логове Ушера, Виктор пришел к выводу, что тот был именно тем человеком, которого Виктор во времена учебы в Академии ГБ ожидал встретить, приступив к работе. Не просто старшего, более опытного товарища, являющегося его наставником, но само воплощение товарищества.
Ушер медленно встал и пошел на кухню. Вернувшись, он принес две бутылки старинного земного напитка под названием кола . Не говоря ни слова, одну из них он протянул Виктору. Затем, видя легкое недоумение на лице юного офицера ГБ, Ушер сухо усмехнулся.
— Урок номер — какой там уже? — восемь, кажется. Репутация пьяницы может уберечь от неприятностей не менее эффективно, чем пьянство в них втравить. — Он плюхнулся на диван и утонул в нем. — Я способен выпить много, но пью куда как меньше, чем думают люди.
Ушер отхлебнул из бутылки.
— Нет, эта схема в точности в духе Дюркхейма. Типичная идея кабинетного гения — а Дюркхейм именно таков. Верно, это блестяще задуманный ход. Одним ударом избавиться от Парнелла и Бергрена, умудрится отвести от очевидных виновников — от нас — подозрения и перевести их — или, как минимум, взбаламутить воду — на манти, замешав в деле их офицера разведки. Может быть, даже, получить первую положительную прессу с момента прихода новостей о Харрингтон. Напомнить публике, что по вопросу отношения к генетическому рабству мы всё ещё впереди всех.
Какое-то время Ушер помолчал, устраиваясь на диване. Затем продолжил:
— Парнелл, может быть помнишь, именно тот адмирал, который вычистил гнездо “Рабсилы” на Эстерхейме, когда Законодатели воспользовались искоренением работорговли как предлогом для экспансии. Бергрен, как министр иностранных дел, дал этому официальное одобрение. Так что их убийство может показаться запоздалой местью Мезы. — Он еще раз отхлебнул из бутылки и свирепо фыркнул. — Идиот! Строит замки на песке.
Видя вытаращенные глаза Виктора, Ушер усмехнулся. Его беглый обзор намерений Дюркхейма оставил юного Каша глотать пыль позади. Далеко позади. Описание Виктором действий Дюркхейма не включало упоминания цели этих действий, по той простой причине, что тот оказался ими сколь разъярен, столь и озадачен.
Ушер подался вперед.
— Подумай, Виктор. Зачем ещё главе ГБ на Земле заводить связи с “Рабсилой” и её марионетками? И зачем бы ещё ему делать нечто столь сумасшедшее, как похищение дочери офицера манти?
Виктор покачал головой. Это было не жестом отрицания, а попыткой прийти в себя после потрясения.
— Не понимаю. Ладно Парнелл — могу понять, зачем бы Дюркхейму желать, чтобы его убили, как только он коснется ногой Земли. Но у нас уже было совещание по этому поводу — присутствовал весь офицерский штат — и нам не потребовалось больше двадцати минут, чтобы прийти к единогласному — в том числе и Дюркхейма! — решению, что обвинение автоматически падет на нас, что бы ни случилось с Парнеллом. Даже если он споткнется во время прогулки, или подхватит простуду. — Виктор поморщился. — Что только усугубит пропагандистский ущерб.
Гримаса застыла на его лице.
— Это действительно правда, Кевин? — тихо спросил он. — Я имею в виду то, что, как говорят, собирается сказать Парнелл?
Виктор безотчетно задержал дыхание.
— Виктор, — также тихо ответил Кевин, — я принял решение перейти в морскую пехоту в то день, когда услышал о том, что Сен-Жюст назначил Трека новым комендантом тюремной планеты. Это даже не было надписью на стене, это буквально горело в небесах. Каждый из давних участников подполья знал Трека и понимал, что означает такое назначение. Сен-Жюст таким способом дал нам понять, что старые добрые времена товарищества закончены . — Он вздохнул, вслепую нащупывая стоящую на столике возле дивана бутылку колы. — Да, — сказал он, — это правда. Нисколько в том не сомневаюсь.
Виктор с шумом выдохнул. Печаль сильно состарила его лицо. Он пытался справиться с потрясением.
— О’кей. Но я все еще не вижу, что от этого меняется. Мы знали — Дюркхейм сказал нам — что правдивы ли его обвинения, или нет — а Дюркхейм клялся, что все это ложь старого адмирала Законодателей-элитистов — но практически каждый в Солнечной Лиге ему поверит . Просто потому, что Парнелл и Харрингтон в конце концов всё ещё живы, а нас поймали на этом со спущенными штанами. Поскольку мы лгали об их смерти, естественно, кто же теперь поверит нам, если мы заявим, что всё, что они говорят восстав из своих предполагавшихся могил, сфабриковано?
Молодой офицер впервые отпил из своей бутылки.
— Поэтому я всё ещё не понимаю, что можно изменить. — Его бровь изогнулась. — Ты сказал и Бергрена тоже. Почему его?
Ушер фыркнул.
— По правде говоря, Виктор, Бергрен — это главная цель. Сомневаюсь, что даже Дюркхейм расценивает наши шансы избежать обвинения в смерти Парнелла лучше чем пятьдесят на пятьдесят, даже если его убьют Кощеи и даже если в деле будет замешан офицер манти. Но он сделан из того же теста, что и Сен-Жюст. Дюркхейм намного больше заботится о действительной власти, чем о впечатлении, которое производит на кого-то ещё. Бергрен — последний остаток режима Законодателей. Единственной причиной, по которой он после Революции остается здесь нашим послом, это то, что ему хватило удачи — или здравого смысла — перевезти сюда с собой всю семью. Так что у Сен-Жюста не оказалось подходящего способа принудить его к возвращению, где его было бы удобно в чем-нибудь обвинить и расстрелять. Или он мог просто “исчезнуть”. Поэтому решено было просто оставить его на месте. Раз уж так, существование Бергрена было способом продемонстрировать, что от Законодателей избавились из-за подлинных преступлений, а не в силу самого их статуса. “Видите? Мы же оставили одного из них — единственного честного человека в бандитском логове — в качестве главы посольства на Земле?”
