“Им почти также просто управлять, как туземцами”, – подумал Фраффин.
Он прошёл через служебный тоннель позади сцены, ведущий в голубой холл, из которого извилистым коридором можно было попасть в его личные апартаменты. Фраффин поместился в транспортную капсулу и усилил силовое поле. Капсула рванулась вперёд с такой скоростью, что люки, расположенные в стенах коридора, слились в одно расплывчатое пятно.
“Этого Келексела можно и пожалеть, – думал Фраффин. – Он явно потерпел поражение при первом столкновении с персонифицированным насилием. Видимо, мы способны достаточно обострённо реагировать на проявление жёсткости. В далёком прошлом насилие, по всей вероятности, часто врывалось в нашу жизнь”.
Он почувствовал, что его непроницаемая броня трещит по всем швам под беспорядочным напором воспоминаний. Фраффин вздохнул и остановил капсулу перед люком, закрывающим доступ в его салон.
Он чувствовал, что стоит на краю бездны, в которой скрыты ужасные тайны.
Спасительная ярость захлестнула Фраффина. Он хотел ворваться в вечность, заглушить скрытые в ней голоса, невнятно кричащие ему что-то. Освобождаясь от приступа страха, он подумал: “Чтобы быть бессмертным, необходимо принимать иногда дозы моральной анестезии”. Эта случайно пришедшая в голову мысль окончательно развеяла его страх. Он вступил в серебряную теплоту своего салона, удивляясь, откуда могли появиться подобные мысли.
Фурлоу сидел, облокотившись на руль своей припаркованной машины и курил трубку, Очки с поляризованными стёклами лежали рядом на сиденье, он смотрел на темнеющее небо сквозь ветровое стекло, по которому скатывались капли дождя.
Его глаза слезились, и дождевые капли скользили по стеклу так же, как слезы текут по лицу человека. “Мне давно уже нужна новая машина взамен этого двухместного автомобиля”, – размышлял Фурлоу. Он пользовался им уже более пяти лет, но никак не мог расстаться с привычкой экономить деньги. Эта привычка осталась с тех пор, когда он откладывал каждый лишний доллар на покупку нового дома, в котором он и Рут должны были поселиться после женитьбы.
“Интересно, почему она захотела увидеть меня? – подумал Фурлоу. – И почему именно здесь, где раньше мы обычно встречались? Зачем сейчас нужна эта осторожность?”
Прошло уже двое суток с момента убийства, но он вес ещё не мог связать в единое целое события того дня. Когда он читал в газетных заметках о себе, он читал это так, будто говорилось о другом, незнакомом человеке, – смысл этих заметок ускользал от него, расплывался, подобно каплям дождя на стекле. Все пошло кувырком под влиянием происходящих событий – диких поступков Мёрфи и жестокости окружающих.
Фурлоу был потрясён, узнав, что общество требует смерти Мёрфи. Реакция была такой же жестокой, как вихрь насилия, который пронёсся над городом.
“Жестокий шторм, – думал он. – Буря жестокости”. Он посмотрел на деревья слева от него, гадая, давно ли он здесь. Часы стояли. Рут давно должна бы появиться. Это была её дорога.
Солнце выглянуло из-за облаков, с запада, окрашивая верхушки деревьев в оранжевый цвет. Капли дождя сверкали на листьях. Пар от мокрой земли поднимался среди коричневых чешуйчатых стволов эвкалиптов. Стрекот насекомых доносился от корней деревьев и пучков травы, росших на открытых местах вдоль грязной дороги. “Что они понимают о грозе, которая недавно пронеслась над нами?” – подумал Фурлоу. Как психолог он мог объяснить, почему большинство жителей городка требовало немедленной расправы над Мёрфи, но его потрясло столь же жестокое отношение официальных лиц. Он вспомнил о попытках помешать ему провести профессиональное медицинское обследование Мёрфи, Шериф, районный прокурор Джорж Парет, все местные власти сейчас уже знали о том, что Фурлоу предполагал психический срыв, который стоил жизни Адель Мёрфи. Если они официально признают этот факт, им придётся считать Мёрфи невменяемым и отказаться от вынесения приговора.
Парет уже проявил себя, позвонив начальнику Фурлоу, директору психиатрической больницы Морено, доктору Леро Вейли. Вейли был хорошо известен своей кровожадностью; как специалист, он всегда старался позволить правосудию осуществить наказание. Вейли, естественно, объявил Мёрфи вменяемым и “несущим ответственность за свои действия”.
Фурлоу взглянул на бесполезные часы. Они показывали 2-14. Он знал, что сейчас должно быть около семи. Скоро стемнеет. Что задержало Рут? Почему она попросила встретиться на их старом месте?
Он вдруг почувствовал, что ему неприятно будет видеть её.
“Неужели я стыжусь этой предстоящей встречи с ней?” – спросил он себя.
Фурлоу приехал сюда прямо из больницы, после того, как Вейли нагло пытался заставить его отступиться от участия в судебном разбирательстве, забыть на время, что он судебный психиатр.
Слова били наотмашь:…личная заинтересованность,…старая подружка,…её отец. Их смысл был ясен, а объяснялось все тем, что Вейли тоже знал о его заключении по поводу Мёрфи, которое сейчас находилось в следственном отделе. Оно противоречило точке зрения Вейли.
Фурлоу тряхнул головой, отгоняя неприятные воспоминания. Он снова взглянул на часы, улыбнулся непроизвольному движению. В салон машины проникал запах мокрых листьев.
“Почему всё-таки Рут просила встретить се здесь? Ведь она теперь замужем за другим. И почему она так дьявольски запаздывает? Не случилось ли с ней чего?”
Он посмотрел на свою трубку.
“Проклятая трубка опять потухла. Вечно она тухнет. Я курю спички, а не табак. Не хотелось бы снова обжечься на этой женщине. Бедная Рут – какая трагедия! Она была очень близка с матерью… Он попытался вспомнить убитую. Сейчас Адель Мёрфи была лишь кучкой фотографий и описанием в протоколах, отражением полицейских заметок и свидетельских показаний. Образ той Адели Мёрфи, которую он знал, не хотел выплывать из-за жутких новых изображений. В его голове держались сейчас лишь полицейские фотографии – рыжие волосы (совсем как у дочери), разметавшиеся по замасленному дорожному покрытию.
Её бледная обескровленная кожа на фотографии – это он помнил.
Он помнил также слова свидетельницы, Сары Френч, жены доктора, живущего по соседству, её показания под присягой; с помощью се показаний он воссоздал в уме почти визуальную картину происшедшего. Сара Френч услышала крики, визг. Она выглянула из окна своей спальни, находящейся на втором этаже, в залитую лунным светом ночь, как раз вовремя, чтобы увидеть убийство.
“Адель… Миссис Мёрфи выбежала из задней двери своего дома. На ней была зелёная ночная рубашка… очень тонкая. Она была босиком. Я ещё подумала, как она странно выглядит босиком. Джо был прямо позади неё. У него был в руке этот проклятый малайский крисс. Это было ужасно, ужасно! Я видела его лицо… лунный свет. Он выглядел так, как обычно выглядит в ярости. В гневе он ужасен!”
