Кирилл долго рылся в шкафчике для обуви. Вытряхнул оттуда все; туфель не было. Сгорая от стыда, Кирилл обшарил прихожую, оглядел комнату, заглянул во все шкафы…
— Мама! Ну где же…
— Я не брала, — отозвалась мать твердо, и по ее голосу Кирилл понял, что шутки кончились. Мама, проработавшая в школе тридцать лет, слишком серьезно относилась к таким понятиям, как «вранье» и «правда».
— Я, — Кирилл прятал глаза, обращаясь к визитеру, — я ума не приложу, куда они делись… Они были вот здесь, мы приготовили их к вашему приходу…
— Не волнуйтесь, — сказал визитер неожиданно мягко. — Не стоит так расстраиваться… Они найдутся. А когда они найдутся, позвоните, пожалуйста, — он вытащил из внутреннего кармана прямоугольник визитной карточки, — вот по этому телефону… Хорошо?
— Обязательно, — пообещал красный, как свекла, Кирилл. — Непременно… Обещаю!
* * *
Ночью Кирилл проснулся от грохота. Подскочил на скомканной постели; рывком включил лампу-бра над головой. Дверца платяного шкафа была приоткрыта, оттуда наполовину вывалилась старая обувная коробка от маминых сапог. Крышка коробки валялась посреди комнаты, и рядом лежала на боку знакомая черная туфля производства Великобритании.
— Ч-черт, — пробормотал Кирилл.
Вторая туфля обнаружилась в коробке — вместе с ворохом каких-то стелек, полиэтиленовых кульков и оберточных бумажек.
Мама выглянула из своей комнаты — производимый Кириллом шорох разбудил и ее тоже.
— Кирюша! В чем дело?
— Ну, мама… — проныл Кирилл трагически-укоризненно, указывая взглядом на туфли.
В следующую секунду, глядя на ее лицо, он вынужден был отбросить всякое подозрение.
Мама не прятала туфли в шкаф.
* * *
— Ну может быть, — сказал Кирилл, сдаваясь.
— Да-да, — мама закивала. — Иногда так бывает — сам засунешь куда-нибудь и совершенно не помнишь куда. Ты их автоматически спрятал в шкаф.
— Или ты.
— Или я, — согласилась мама просто затем, чтобы не начинать все сначала. — Слава богу, у этого… странного человека есть телефон. Ты позвонишь ему и скажешь, что туфли нашлись.
Туфли стояли посреди комнаты ровно и строго, будто в почетном карауле. Черные блестящие шнурки тянулись к Кириллу, как умоляющие руки игрушечных негритят.
— У меня сегодня уроки, — напомнила мама.
— У меня тоже, — вздохнул Кирилл. — Вот черт, не выспался из-за этой ерунды…
Пока мама умывалась, Кирилл приготовил два бутерброда с вареной колбасой. Снял с веревки два выстиранных и высушенных полиэтиленовых кулька, положил в каждый по бутерброду и по яблоку. Отправился в комнату — в поисках своего портфеля; едва переступив порог, споткнулся о черные туфли и чуть не выронил сверток с бутербродом.
Туфли отлетели к стене — правая, а за ней и левая. Кирилл чертыхнулся, открыл портфель, сунул сверток в пространство между книгами, щелкнул замочком — и тогда только сообразил.
Все эти несколько минут мама не выходила из ванной. Туфли, как он помнил, стояли посреди комнаты — как в почетном карауле…
— Эй!
Он зачем-то заглянул в мамину комнату (кровать аккуратно убрана, зато на письменном столе — беспорядок, стопки тетрадей и три стакана из-под чая и кофе). Потом, поколебавшись, заглянул в шкаф; там не было ничего, кроме пары маминых платьев да рыжего Кириллова пальто, короткого по ушедшей моде. Он выглянул в окно — пятый этаж, голуби на карнизе, поток хмурых утренних прохожих на тротуаре…
Он резко обернулся. Туфли снова стояли под дверью — там, где он споткнулся о них полминуты назад.
— Тю-у, — сказал Кирилл. Универсальное междометие Тани Яковенко из пятого «Б» прилипло к нему еще в прошлой четверти. Толстенькая Таня искренне поражалась свойствам дробей и, глядя на доску, не могла сдержать своих чувств.
— Полвосьмого, — мама вошла в комнату с чашкой кофе в руке. — Что ты… — ив свою очередь запнулась о неожиданное препятствие, расплескала кофе на старый выщербленный паркет. — Да кто же ставит туфли вот так под ногами?!
— Они сами, — сказал Кирилл, давясь от нервного смеха, — бегают.
— Я заметила, — проворчала мама желчно. — Я опаздываю, ты опаздываешь… Туфли то прячутся, то выпрыгивают ночью из шкафа, то бегают под ногами… Если этот чудак их не заберет, они в конце концов прыгнут в мусорный бак — с моей помощью… Все, я пошла.
За мамой захлопнулась дверь.
Кирилл осторожно закрыл окно, оставил только форточку. Вздохнул. Подошел к туфлям — они теперь снова стояли посреди комнаты, но не уверенно и строго, как прежде, а как-то жалобно, привалившись одна к другой, будто в поисках защиты и поддержки.
— Кроссовок жалко, — сказал Кирилл сквозь зубы.
Правая туфля вдруг опрокинулась подошвой вверх. Кирилл отскочил как ужаленный.
* * *
— Закрыто, — сказал сапожник.
— У вас написано, что вы до пяти…
— А сегодня санитарный день. Закрыто, — и окошко с нарисованным на нем красным сапогом захлопнулось.
Кирилл вполголоса чертыхнулся. Если бы не воспитательный час — а по четвергам у них обязательно воспитательный час… Если бы не завучиха с ее идиотскими придирками (стрижки в его классе, видите ли, не соответствуют стандартам! Волосы касаются воротников, а виной всему классный руководитель, у которого патлы висят, как у Бабы Яги!)… Если бы не вся эта ерунда — с набойками давно было бы покончено, Кирилл позвонил бы странному растяпе с голубыми глазами, отдал бы ему туфли и вздохнул бы спокойно…
Странно. Когда Кирилл обувался в бассейне, набойки черных туфель были целы. А теперь они стерты так основательно, будто туфли без хозяина прошагали много километров. Не может же он, Кирилл, возвращать туфли хозяину в таком виде…
Раздумывая, он дошел до следующего сапожного ларька — на углу. Синее окошко было, по счастью, открыто; Кирилл приободрился.
— Вот…
Сапожник, не выпуская изо рта сигареты, взял туфли у Кирилла из рук. Наметанным глазом глянул на набойки; осмотрел туфли, отогнул стельку, присмотрелся…
Снова поставил на стойку перед Кириллом.
— Не возьмусь.
— То есть как?
Сапожник вынул сигарету изо рта. Раздавил, недокуренную, в круглой жестянке из-под гвоздей; Кириллу показалось, что рука у него дрожит.
— Не возьмусь, — повторил сапожник. — Они импортные… Дорогие… Испортить можно…
— Да это же набойки! Всего только!
— Ты глухой? — тихо поинтересовался сапожник. — Не возьму я твои туфли! И вообще проваливай…
Кирилл взглядом сказал наглецу все, что он нем думал. Взял туфли с прилавка и снова упаковал в холщовую сумку с ручками — на одной стороне сумки была когда-то нарисована Алла Пугачева, а на другой Михаил Боярский, но с тех пор в сумке переносили столько овощей и молока, консервов и хлеба, что лица их сделались почти неотличимы друг от друга.
