- Нет, - спокойно говорит Раздолин, глядя на всю эту возню за иллюминатором. - Так дело не пойдет. Алан, заводи в замок, а Майкл с Анзором придерживайте легонько сверху. Но легонько, не надо дергать... Начали!
Зонтик опять поднимают и начинают заводить на прежнее место.
- Вот так, - комментирует Раздолин. - Майкл! Не дави! Ты же им мешаешь! Только придерживай, Анзор, сейчас на тебя упадет. Не отпускайте сверху, пока Алан не замкнет растяжку. Алан, давай... Молодец. Майкл может отпустить, а ты, Анзор, держи. Хорошо... Ну, вот и все... Крепите...
Позади Раздолина у электрической плиты орудует дежурный по подводному дому Джон Стейнберг. Он тоже в плавках, но этот "костюм-минимум" дополнен белым крахмальным фартуком. На электрической плите в большой сковородке шипит сало, краснеют помидоры, а Стейнберг колет в сковородку яйца.
- Ты сам придумал такую яичницу? - не оглядываясь, спрашивает Стейнберг.
- Это украинцы без меня придумали лет за пятьсот до моего рождения, отвечает Раздолин, глядя в иллюминатор.
В иллюминатор видно, как огромный сложенный зонтик начинает раскрываться под водой, подобно цветку. Внутренняя поверхность поднятой вверх чаши оказывается зеркально блестящей, и тени маленьких волн, бегущих где-то высоко над ней, отражаются в солнечной сфере - лазерного приемника, рождая причудливую игру света.
- Мне очень нравится русская кухня, - удовлетворенно оглядывая сковородку, говорит Стейнберг. - Мне только хлеб у вас не нравится.
- Ну, ты и сказал! - оборачивается Раздолин.
Из динамика на стене голос Редфорда:
- Не понял. Повтори.
Раздолин в микрофон:
- Это я не вам. У вас все в порядке. Крепите - и домой. Есть хочется.
Голос Леннона:
- Джон, конечно, спит?
Стейнберг подходит к Раздолину и громко говорит в микрофон:
- За этот выпад ты получишь свою порцию отдельно.
- Не понял.
- Поймешь.
- Хватит разговаривать. Я отключаюсь, - говорит Раздолин.
На ручке микрофона гаснет маленькая красная кнопочка. Стейнберг берет прозрачный полиэтиленовый мешочек, кладет в него яйцо, кусочек украинского сала, помидор и клочок бумаги, на котором пишет по-английски: "Для мистера Леннона", - затягивает мешочек веревочкой и опускает в воду входного колодца. Раздолин весело наблюдает за ним. Встает, потягивается, потом говорит:
- Значит, говоришь, хлеб? Но ведь американский хлеб по вкусу - вата.
- Почему вата? - обиженно спрашивает Стейнберг.
- Ну, хорошо. Не вата. Пенопласт, - поправляется Раздолин.
- Ты ничего не понимаешь, - говорит Джон.
- Я понимаю, старина, что мы с тобой патриоты, - смеясь, говорит Раздолин, похлопывая Стейнберга по плечу. - И это замечательно! - Он молчит, потом продолжает медленно и серьезно: - Как счастлива была бы наша планета, если бы мы спорили только о вкусе хлеба...
- У нас все, - докладывает динамик на стене голосом Редфорда.
Раздолин бросает взгляд на круглые стенные электрические часы с резко бегущей большой секундной стрелкой, подходит к микрофону - вспыхнула красная кнопка - и говорит, обернувшись к иллюминатору:
- Молодцы, Девятнадцать минут. Это уже не сорок три.
Один из космонавтов смотрит на ручные часы, и динамик возражает несколько обиженным голосом Лежа вы:
- Не, девятнадцать, а семнадцать. Я точно засекал.
- Пусть так, - соглашается Раздолин. - Все. Отбой. Всем на обед.
Тихо шевеля ластами, тройка плывет к подводному дому...
9 сентября, вторник. Космос.
Сеанс связи с орбитальной станцией "МИР-4". У микрофона - японский профессор Ятаки, один из спутников Зуева по космическому путешествию.
- По уточненным данным подтверждается гипотеза, высказанная за несколько часов до нашего старта уважаемым профессором Ленноном: размеры излучателя действительно не превышают в миделе [мидель - среднее поперечное сечение судна, дирижабля, крыла самолета или ракеты] 30 квадратных метров, - говорит японец. - Для межзвездного пилотируемого космического корабля подобные размеры представляются невероятно скромными, если не сказать фантастическими. Точное, в пределах одной сотой процента, расположение излучателя в той точке пространства, где взаимно нейтрализуются силы притяжения Земли и Луны, говорит о высокой чувствительности гравитационной аппаратуры и стремлении к оптимизации траектории. Такое впечатление, что на излучателе тщательно экономят энергию за счет траектории и одновременно излучают ее столько, сколько с трудом могут выработать все электростанции Земли. Но самая большая загадка для нас сегодня: почему он такой маленький? По всем расчетам, он не может быть таким маленьким. Мы могли бы попытаться дать какое-то толкование излучателю, если бы он был хотя бы в сто раз больше, а еще лучше - в тысячу. Но сейчас...
9 сентября, вторник. Дно Черного моря.
Подводный дом "Атлантида". За столом, вокруг яичницы - гордости Стейнберга - и прочих земных яств разместились космонавты в трусах и мягких махровых пляжных рубашках. Спор, разумеется, продолжается:
- Если ты прав, - горячо говорит Лежава Леннону, - то объясни, зачем мы возимся с этой лазерной системой?
- Затем, что наши радиосигналы "Протей" будет глушить, - говорит Раздолин, отрезая себе добрый ломоть консервированной ветчины.
- Но если мы полетим к Марсу, она не должна нам мешать! - замечает Редфорд. - Объясни ему, Майкл, ты же астроном.
- Достаточно "Протею" переместиться по его сегодняшней орбите на 15 градусов, и они будут глушить нас по всей нашей траектории, не говоря о том, что Земля не всегда сможет выйти на связь с нами, - холодно говорит Леннон. - Да о чем ты говоришь! Если они захотят, с излучателями такой мощности они пикнуть нам не дадут ни вблизи Земли, ни у Марса.
- Говорите, что хотите, а я уверен, что мы полетим к нему навстречу, мотает головой Раздолин.
- Я не знаток русского языка, - замечает Стейнберг, - но об одном и том же вы говорите, то "он", то "она", то "они".
- О, как много я отдал бы, чтобы узнать, кто же это "он" - пилотируемый корабль или "она" - автоматическая станция! - восклицает Лежава.
- А если это "оно"? - смеется Раздолин. - Нечто третье, ни на что не похожее?
Редфорд встает из-за стола, отходит к телевизору и включает только изображение. Красные и белые футболисты бесшумно резвятся на зеленом поле.
- Хочу проверить часы, - не оборачиваясь, объясняет Редфорд.
Резкий скачек на экране телевизора, изображение запрыгало, пошло рябью. Все смотрят на часы над пультом подводного дома.
- Все точно, - спокойно говорит Редфорд и возвращается к столу.
- Поразительно! Как будто ничего не произошло. Все уже привыкли к тому, что телевизор не должен работать, - говорит Лежава. - Иногда мне кажется, что эти "марсиане" были всегда.
