На экране телевизора видят космонавты, как поплыла вверх к люку челночного корабля коробочка лифта.
- Зачем он летит? - спрашивает молчавший до сей поры Стейнберг. - Он не доверяет своим сотрудникам на орбитальной станции?
- Человек, которому Зуев не доверяет, не смог бы проработать на орбите и одного часа, - спокойно отвечает Седов. - Но Зуев не пустит "Гагарина" даже до Луны без того, чтобы сам он не проверил каждую кнопку, вне зависимости от того, существуют пришельцы, или не существуют. Зуев - это Зуев. Это невозможно объяснить. У него нет в жизни ничего, кроме "Гагарина", как до этого не было ничего, кроме "Мира", а до "Мира" ничего, кроме "Звезды", а до "Звезды" - "Салюта", а до "Салюта" - "Союза"...
По трансляции разнесся голос:
- Объявляется готовность один час. Повторяю: часовая готовность. Начать эвакуацию старта...
По ракете стекал, клубясь, белый туман кислородных паров.
31 августа, воскресенье. Москва.
Кухня в квартире Александра Матвеевича Седова. Пожалуй, только в воскресенье удается позавтракать всей семье вместе.
- Вера! Как ты сидишь? - раздраженно говорит отец. - Где твои ноги? Сядь прямо. Почему мы об этом столько говорим?
Девочка усаживается за столом, исподлобья глядя на сердитого отца. Жена Александра Матвеевича молча наливает ему кофе.
- Что за моду взяли у нас на почте! - снова язвительно и капризно говорит Седов. - Девять часов - газет нет!
- А ты радио послушай, - примирительно говорит жена.
- Ну при чем здесь радио?
Девочка тихо сползает с табуретки и уходит.
- Что нужно сказать маме? - кричит ей вслед отец.
- Спасибо, - тихо доносится из коридора.
- Ну что ты, Саша? - ласково говорит жена. - Ну мы тут при чем?
Плохо Седову, муторно, стыдно. Права Вероника, кругом права. И подло это - срывать на них свое нетерпение. Да, действительно, не те уже у тебя нервы, Александр Матвеевич, что раньше. И, может быть, прав Зорин со своей командой, когда не хочет тебя в космос пускать. А то и там вот этак начнешь психовать. Ну ладно, ждать недолго осталось... Сегодня все выяснится...
Седов ловит руку жены и говорит уже совсем другим, покорным и усталым голосом:
- Ты знаешь, что меня больше всего раздражает? То, что они всегда изображают из себя самых загруженных людей, я это давно заметил. Комиссия заседает в воскресенье! Все надеются, что их за усердие похвалят... Они необыкновенные мастера имитации бурной деятельности. Сколько показухи! Ты бы на космодроме посмотрела: марлевые намордники, таблички "Рукопожатия отменены", необыкновенная озабоченность на лицах. Ты думаешь, только наши такие? Американцы еще хуже! Космонавты идут по коридору, так сирену включают, и люди встречные разбегаются, как от чумных. И сегодня: "Комиссия"! Право же, это не проблема - списать Седова на свалку или дать старику попрыгать еще немного... Надоело, Вероника, ох, как все надоело! Знаю, знаю все, что ты скажешь. Да, я уже налетался, я все уже знаю, все видел, но именно поэтому мне необходимо быть там! Я там нужен, понимаешь? Эти клистирники не могут понять грандиозности случившегося! Ведь от того, как все там... - он ткнул пальцем в люстру, - ...повернется, зависит, может быть, будущее всех нас!
- Но если ты будешь сейчас лезть на стенку, ничего не изменится и пользы не будет никому. Правда, Саня, милый, успокойся, а?
- Ладно. Я спокоен. Я спокоен, как сфинкс, как камень, как Стейнберг! Я спокойно беру дочку и спокойно еду с ней... в зоопарк, как полагается примерному отцу в воскресенье. Веруша, хочешь поехать в зоопарк? - кричит он в коридор.
Девочка, как все дети, тонко чувствующая обстановку, не хлопает восторженно в ладоши, а вопросительно смотрит на мать. Та улыбается. Наконец поняв, что ее не разыгрывают, девочка кричит: "Ура!"
- И не жди нас до обеда. - Седов целует жену и выходит из комнаты.
Вероника, улыбаясь, смотрит им вслед, но когда дверь за ними захлопывается, она устало садится на стул и плачет.
31 августа, воскресенье. Космос.
Голубая Земля внизу. Над Европой облачно, но очень четко через ясное сухое небо просвечивает желтым Аравийский полуостров. Зеленеющий клин Индии ткнулся в зыбкое, дрожащее бликами пространство океана, а к северу круто уходят за размытый горизонт шоколадно-белые Гималаи. Зуев смотрит на Землю из иллюминатора межпланетного космического корабля "Гагарин", пришвартованного к одному из причалов орбитальной станции "МИР-4". Молча отплывает от иллюминатора...
Очередная телепередача с борта орбитальной станции. У микрофона - Зуев.
- Мы не только не смогли вступить в контакт с космическим объектом, но, как и раньше, не уверены ни в одном его физическом параметре. Единственное, что его по-прежнему характеризует, - это постоянное, неподвижное, узконаправленное мощное радиоизлучение. Широкая полоса радиопомех движется по земному шару по мере его вращения. Хорошо, что теперь мы точно знаем, где в данный момент оно проходит. Вот сейчас, например, радиолуч накрыл восточную часть США от Атлантики до примерно Миссисипи, всю Кубу, республики Центральной Америки, Эквадор, западные районы Колумбии и Перу, острова у побережья Чили, а на севере - великие американские озера и центр Канады. Эта полоса движется на запад со скоростью земного времени...
31 августа, воскресенье. Москва.
Среди вольер нового зоологического парка на юге Москвы гуляет Седов с дочкой, тщетно заставляя себя заинтересоваться, отвлечься от мысли о проклятой комиссии, на которой, как ни высокопарно это звучит, решалась его судьба.
- Пап, а почему у гусей ножки красные? - спрашивает Верочка. - У них ножки всегда зябнут, да?
- Что? - Александр Матвеевич не слышал и не понял вопроса. - Что? Красные? Очевидно, зябнут... Я думаю так...
- Так ведь тепло...
- Да, вроде тепло... Кто их знает, гусей...
Многие посетители зоопарка узнают его, приветливо улыбаются, здороваются, другие просто шепчутся, скосив на него глаза. Народу в зоопарке немного, несмотря на воскресный день. Подходит мальчик, просит автограф. За ним - еще и еще.
- Извините, товарищи, но я тоже отдыхаю, - говорит Седов ворчливо и быстро уходит.
Шагают молча по пустынной аллейке.
- Пап, - спрашивает Верочка, - а почему ты раньше всем расписывался, а теперь нет?
- Потому что раньше я был космонавтом.
- А теперь?
- А теперь... - Он смотрит на часы. - А теперь не знаю, кто я. Может быть, просто отставной генерал...
31 августа, воскресенье. Дно Черного моря.
В домике космонавтов продолжается бесплодный, тягучий, изматывающий душу спор, который, то затихая, то разгораясь вновь, идет уже недели три.
- ...Все это прекрасно, но я задам вам вопрос, который мне задал мой отец и на который я не мог ответить: почему именно нам оказана честь посещения высшим разумом? - горячится Леннон. - Чем мы замечательны?
