Николай Томан - Мимикрин доктора Ильичева

— Пошли! — скомандовали командиры.

Люди выпрыгивали из люков и, не раскрывая парашютов, летели к земле. Гущин, пролетев метров триста благополучно, попал в страшный штопор. Поток холодного воздуха бешено вращал его. Центр вращения был где-то около шеи, так что ноги ходили по большому кругу, а голова по малому.

«Совсем паршивая штука», — подумал Гущин.

Пытаясь выйти из штопора, он делал обратные рывки и выбрасывал правую руку. После долгих усилий, ему, наконец, удалось выравняться. Теперь он летел сравнительно ровно, но скорость падения настолько увеличилась, что у него начала кружиться голова и заныло раненое плечо. Заметив под собой несколько шелковых куполов, Гущин дернул за кольцо.

Медленно рассветало. Взглянув вверх, Гущин увидел сотни голубых куполов, быстро спускавшихся на землю. Внизу ничего, кроме леса, не было видно. С большого расстояния он казался непроглядно густым.

Неподалеку от Гущина пролетел артиллерийский снаряд. Очевидно, фашисты обстреливали десант из зенитных орудий. Гущин подтянул стропы парашюта и почти вдвое ускорил спуск.

Теперь он был ближе к земле и мог заметить, что лес не такой уж густой, как это казалось раньше. Во многих местах виднелись просветы и какие-то огромные сооружения, похожие на башни.

Гущин вставил диск в пулемет и нажал спусковой крючок. Весь воздушный десант открыл огонь по противнику. Ливень пуль обрушился на лес, срывал листву, оголяя деревья. Как только отчетливо стали видны орудийные башни, парашютисты стали забрасывать их ручными бомбами. Огонь фашистов ослабевал, очевидно, многие орудия уже были выведены из строя.

Когда до земли осталось всего сто метров, Гущин замедлил падение и благополучно опустился на небольшую поляну. Здесь уже лежали три парашютиста и, окопавшись, обстреливали щели башни. Огромные орудия, торчавшие из бойниц, были беспомощны: на таком коротком расстоянии стрелять из них по парашютистам было немыслимо.

Фашисты не ожидали высадки десанта в своей оборонительной полосе. Они твердо были убеждены в том, что десант можно выбросить только в глубоком тылу противника. Это положение четко излагалось в военных уставах всех армий. Советское командование захватило врага врасплох. Оборонительная зона особого корпуса не имела зенитных пулеметов и была вооружена только тяжелыми зенитными орудиями, не способными нанести воздушному десанту значительный ущерб.

Когда весь десант был на земле, командиры разбили бойцов на подразделения и окружили башни. Засевшие в башнях офицеры отстреливались из револьверов. Но парашютисты подошли к башням вплотную и принялись через бойницы бросать внутрь гранаты.

Вскоре фашисты стали сдаваться. Спустя полчаса вся первая зона особого германского корпуса была в руках десанта. Начальник десанта, полковник Пушкарев, приказал повернуть орудия на 180 градусов и подать воздушной эскадре сигнал высотными ракетами.

Генерал Пеггендорф ходил по штабу, довольно потирая руки. Полковник Шлотгейм сидел на подоконнике. За окном, словно светлячки, плавали в темноте желтые огоньки фонарей. Сотрясая здание, тяжело ухало неподалеку огромное орудие.

— Хорошо, очень хорошо, — говорил генерал. — Замечательные, гуманные машины, эти пушки, полковник. Этот покойный изобретатель был, кажется, гениален. Его механизмы чертовски просты. Спокойно, неторопливо выбрасывают они через каждые три минуты пятнадцать тонн металла. Сейчас у нас действуют только пять пушек, в час ночи начнут действовать еще десять, к утру их будет около пятидесяти. Так как снаряды эти уходят в землю всего на метр, а затем идут параллельно ей на протяжении двухсот-трехсот метров, то к утру мы вспашем солидный кусочек советской земли.

Пеггендорф был возбужден. Он то ходил по комнате, то, присаживаясь на подоконник и поглядывая на часы, проверял промежутки между выстрелами. Все идет прекрасно, но вот... проходит пять... семь... десять минут, а выстрелов нет.

Генерал нажимает кнопку звонка. Вбегает дежурный.

— Что же это такое? — кричит генерал.

Дежурный не успевает ответить. Распахивается дверь. Бледный майор вытягивается перед генералом.

— Ваше превосходительство, орудия не могут больше стрелять. Что-то случилось с охладителями. Жерла накалились невероятно...

— Как накалились? Вы в своем уме?

Генерал заметался по комнате. Наконец, он остановился перед все еще стоявшим на вытяжку майором. Глухо сказал:

— Поставьте другие охладители. К работе привлечь весь гарнизон...

Всю ночь шла работа. Пеггендорф приказывал, кричал, бросался помогать работавшим и лишь мешал им. Вскоре выяснилось, что части охладителей и многих еще не собранных орудий изготовлены не по чертежам и не могут быть смонтированы.

— Что за чертовщина такая? — ругался Пеггендорф, рассматривая бракованные части. Нагнувшись, он освещал их сильным электрическим фонарем, и вдруг на резервуаре одного из охладителей прочел короткую надпись мелом:

«Мы не хотим войны с Советским Союзом».

Это привело генерала в бешенство. Шлотгейм опасался, что он задохнется от ярости.

— Что же нам делать, полковник? — хрипло спрашивал Пеггендорф. — Может быть, повернуть орудия и палить по своим рабочим, по солдатам?

— Стыдно так распускаться, ваше превосходительство, — строго сказал Шлотгейм, подавая генералу воду.

Пеггендорф внимательно посмотрел в глаза полковнику и, ничего не ответив, вышел из штаба.

Рассветало. В окно было видно, как генерал, большой, грузный, без фуражки, тяжело ступая, шел по двору.

Зазвонил телефон. Полковник снял трубку.

— Немедленно дайте господина командующего особым корпусом, — услышал Шлотгейм прерывающийся от волнения голос начальника штаба первой зоны.

— Командующего нет поблизости. У телефона начальник штаба корпуса. В чем дело?

— Господин начальник, первую зону занял советский воздушный десант... — прохрипел голос и умолк.

Все попытки полковника продолжить прерванный разговор оказались безуспешными. Расстегнув ворот мундира, Шлотгейм тяжело опустился в кресло.

Со свистом влетел в окно снаряд и пронизал противоположную стену. Вторым снарядом оторвало верхний угол комнаты. В просвете полковник увидел, как плыли по небу громадные корабли. Они шли на запад.