Он сказал, хотя тебе это и не понравится, что шизофреники и транси — две стороны одной монеты. Все они заражены одной и той же болезнью, какой бы она ни была. И транси часто умирают, как психи. Только живут немного дольше.
Переключались передачи машины. Пол кузова накренился. Джека прижали к задней решетке тела прочих пленников. Он молчал, пока не ослабло давление, и, только свободно вздохнув, заговорил.
— Не сравнивай меня с собой, — сказал он. — Я избрал такую жизнь по причине совсем другой, чем эти ненормальные. Совершенно другой, понимаешь? И тут все ясно как божий день. Я бы не оказался здесь с вами, ребята, если бы не увлекся наблюдением за осой, ловящей гусеницу, и не заметил, как агент БОЗИПа подкрался ко мне.
Пока Джек рассказывал про маленькую трагедию, свидетелем которой он случайно оказался, стоящий рядом парень позволил себе пару раз криво улыбнуться. Он даже казался поглощенным этим рассказом и, когда Джек замолчал, промолвил:
— Вероятно, это была оса-аммофила. Sphex urnaria Klug. Прекрасный, но злобный демон. Жалом она впрыскивает яд в центральный нерв гусеницы. Это не только парализует жертву, но и как бы консервирует ее. Оса прячет две таких гусеницы в подземную нору и прикрепляет к их телу одно из своих яиц. Когда из яйца вылупляется личинка, она съедает обоих червей. Они живы, но совершенно беспомощны и не могут сопротивляться, пока личинка полностью не сжирает их тела. Неплохо придумано, а?
Так поступают многие насекомые: Sceliphron cementarium, Eumenes coarcta, Eumenes fraterna, Bembix spinolae, Pelopoeus...
Джек перестал слушать эти излияния. Его осведомитель оказался одним из транси, проводящих почти все время в библиотеках. Эти умники радовались каждому шансу продемонстрировать свои энциклопедические, но бесполезные знания. Сам-то Джек, повзрослев, перестал зачитываться книгами. Последние три года все дни и вечера он проводил на улице, в круговерти несущихся мимо лиц, мерцании витрин ресторанов, магазинов и офисов, продолжая надеяться, надеяться...
— Так ты сказал, что следил за лагерем? — Джек прервал заумные высказывания на греческом и латыни.
— Что? Ах да. Две недели. Я видел огромное количество транси, которых везли туда, но не заметил, чтобы кого-нибудь вывозили. Может, они остались в ракете.
— В ракете?
Парень смотрел прямо перед собой. Его лицо оставалось невозмутимым, но голос дрожал.
— Да. В огромной ракете. Она приземлилась и выгрузила десятки людей.
— Ты что, рехнулся?
— Говорю тебе, я видел ее. Я еще не совсем свихнулся, чтобы видеть то, чего на самом деле нет. Пока еще не свихнулся.
— Может, у правительства и есть ракеты, просто они никому не говорят об этом.
— Но какая связь между реабилитационными лагерями и ракетами?
— Твоя история с ракетами совершенно фантастическая, — пожав плечами, хмыкнул Джек.
— Если бы четыре года назад кто-нибудь сказал, что ты станешь бездельником, которого увезут в концентрационный лагерь, ты бы наверняка тоже сказал, что это фантастично.
Не успел Джек ответить, как грузовик остановился около высокого забора с колючей проволокой. Ворота со скрипом отворились. Подпрыгивая на ухабах, грузовик двинулся по грязной дороге. Джек увидел нескольких агентов БОЗИПа в черной униформе, сидевших рядом с тяжелыми пушками. Машина остановилась около другого выхода, миновав еще один забор с колючей проволокой. Вокруг бегали мощные доберман-пинчеры, смотревшие на транси холодными, спокойными глазами. Подняв за собой клубы дыма, машина проскрипела еще по одному участку дороги, где наконец окончательно остановилась. Водитель заглушил мотор.
Агенты опустили заднюю решетку грузовика. С любопытством осмотрев пальцы вцепившегося в прутья несчастного шизика, они принесли лом. Затем с трудом отцепили парня от машины, и так, полусогнутого, и увели.
Загремели команды сержанта. Неуклюже спотыкаясь, транси выпрыгивали из грузовика. Их быстро разделили на небольшие группы и строем увели в загон, а оттуда — в огромные черные бараки. В течение часа каждый из пленников был раздет, обрит, помыт в душе. Каждому вручили серую форму, алюминиевую миску, полную бобов, ложку, кусок хлеба и чашку горячего кофе.
После всего этого Джек побродил вокруг, рассмативая песчаную почву под ногами, колючую проволоку и часовых в черной форме. Он все время задавал себе один и тот же вопрос: где, где, где, где? Это было двенадцать лет назад, но где же, где это было?
А как просто было бы избежать всего, что произошло, если бы только он послушался своего отца. Но мистер Крэйн, к сожалению, оказался не слишком строгим отцом.
— Джек, — сказал он, — пойди-ка, пожалуйста, поиграй на улице или выйди в другую комнату. Очень трудно разговаривать о делах, когда ты шумишь и носишься вокруг, а я должен обсудить с господином...
— Конечно, папочка, — ответил Джек, прежде чем отец успел назвать имя своего гостя. Джек сейчас был вовсе не Джеком Крэйном, а Чингачгуком. Он вообразил, что стулья и диван — деревья. А большое тяжелое кресло, в котором сидел посетитель папы (Джек про себя называл его просто Мистером), — представляло для мальчика огромное поваленное бревно. И Чингачгук намеревался засесть за этим бревном в засаде.
Мистер нисколько не помешал Джеку играть. Он улыбнулся и с ласковой настойчивостью сказал, что Джек очень хороший мальчик. Гость был одет в легкий серо-зеленый летний костюм и носил с собой большой коричневый кожаный портфель, который казался слишком тяжелым для его тонких, как соломинки, рук и ног. Выглядел Мистер довольно странно: очень тонкая талия и слишком широкие плечи делали его фигуру совершенно непропорциональной. Он снял желто-коричневую панаму и обнажил белый пушок, покрывающий розовую кожу головы. Бледное лицо Мистера напоминало луну в солнечный день. Широкая улыбка обнажила ряд прекрасных, но искусственных зубов.
Внешность посетителя казалась еще более странной из-за очков, толстые стекла которых так сильно были окрашены в розовый цвет, что Джек никак не мог разглядеть глаза Мистера. Дневной свет как-то странно отражался в этих очках, и казалось, что под каким углом ни посмотришь — все равно не увидишь, что же за очками. Оправа причудливо изгибалась и полностью скрывала даже уголки глаз.
Мистер объяснил, что он — альбинос и должен постоянно носить очки, чтобы свет не резал глаза. Джек на минутку прекратил игру в Чингачгука, чтобы послушать Мистера. Он никогда раньше не видел альбиносов и даже не знал, что такие существуют.
— Мальчик совершенно мне не мешает, — сказал Мистер. — Пусть играет здесь, если хочет. Он ведь развивает свое воображение и, возможно, в этой гостиной сможет найти гораздо больше занимательного, чем где-то во дворе. Мы, взрослые, не должны препятствовать развитию чудесного дара воображения, которым обладают наши дети. Фантазия, воображение — как бы мы ни называли эту способность человеческого мышления — именно она главный источник вдохновения и талантов, из которого черпают все эти ученые, музыканты, художники и поэты, которые в последующем становятся действительно что-то значащими личностями. Они — взрослые, которые остаются детьми.
