— То, за что ты выступаешь, Чарли, — медленно начал он, — первый шаг по очень скользкому склону. Начав вмешиваться в проверенные временем методы производства — а ведь сам Фактор их одобрил своими повторяющимися визитами, — мы рискнем всем. Только подумай о перевороте в иерархии и процессах Фабрики, которые принесут с собой новые устройства, не говоря уже о радикальных переменах в жизни поселка. Хочешь ли ты очертя голову в такое броситься?
С минуту Чарли молчал, а потом сказал — как показалось Оттернессу — с искренним убеждением:
— Нет, сэр. Нет, не хочу. Прошу, забудьте, что я вообще предлагал столь глупый шаг.
— Это ведь не отец забивает тебе голову такими идеями, нет? Знаю, после той истории с испытательным сроком он совсем озлобился.
— Нет, сэр, — принялся защищать отца Чарли, — он ничего такого больше не проповедует. А что до испытательного срока, так он сам признает: лишиться на два месяца работы только справедливо, учитывая, что он сделал. Не знаю, с чего на него нашло, сэр, взять и запалить свою трубку прямо на фабрике. Господи, я люблю дым-траву не меньше кого другого, но подумать страшно, что могло случиться в этом промасленном «муравейнике», если хотя бы одна искорка… Он дал мне честное слово никогда больше такого не делать, сэр. Он просто устал и не подумал, вот и все.
Голос Оттернесса смягчился. Мастер-люксарщик испытывал лишь облегчение.
— Понимаю, Чарли, понимаю. Никаких обид. Я знаю, ты болеешь за всю Фабрику. В том-то и дело, сынок. Мы лишь отчасти осведомлены о природе вещей, понимаешь? Я счел, что лучше понимаю положение дел, чем твой отец. Мы с тобой видим мир шире, дружок. Вот почему рабочие доверяют нам управлять делами фабрики. И именно поэтому мы не можем искать новых путей, Чарли. Потому что мы слишком мало осведомлены. Разве тебе не приходило в голову, что Фактор с его бесконечно большими познаниями мог бы избавить нас от традиций, если бы таково было его решение? Но поскольку оно не таково, мы должны жить той жизнью, которая нам лучше всего подходит. В конце концов все сводится к доверию. Или мы доверяем решениям Фактора, а рабочие доверяют нашим, или все рухнет.
— Понимаю, — сказал Чарли.
Оттернессу вспомнился образ, к которому он часто прибегал, когда его самого одолевали сомнения.
— Все мы только кирпичики, Чарли. Только кирпичики в здании Фабрики. Нам не дано увидеть великий план, как и камень не способен представить себе гигантскую стену, частью которой является.
В сравнении Оттернесса Чарли как будто нашел что-то личное.
— Просто кирпичики, — повторил он. — Просто кирпичики.
Когда они достигли конторы, Пикеринг уже растопил печку. Ради полной секретности отослав истопника, мастер-люксарщик и его помощник взялись планировать переход на новый состав. Зазвонил колокол к окончанию дня, простые рабочие могли расходиться по домам, но эти двое все трудились. Закончили они уже ближе к полуночи.
Покинув Фабрику, Оттернесс с Чарли бок о бок шли по скрипящему снегу, погруженный каждый в свои мысли. У тихих, присыпанных снегом домов они расстались: Чарли пошел к своей семье, а Оттернесс — к пустому очагу.
Впервые подняв голову, только когда оказался на крыльце своего дома, Оттернесс с удивлением увидел в одном из окон свет. С забившимся сердцем он толкнул незапертую дверь и вошел.
Алан Кэйрнкросс был худощавым молодым человеком со светлыми волосами и тонкими губами. И в двадцать пять лет у него почти не было причин бриться ежедневно. Непригодный к игре в мяч, он превосходил всех на ежегодных весенних народных танцах. Даже просто идя через поселок, он держался с необычайной грацией. И сейчас, сгорбившись в любимом кресле Оттернесса, он не утратил присущего ему шарма.
У Оттернесса пересохло во рту. Нахлынули мучительные воспоминания. Тот первый раз, когда он увидел Алана на обеде в доме Кэйрнкроссов шесть лет назад. Летние ночи, проведенные под открытым небом на травянистых склонах Долины. Похожие на этот зимние вечера у ревущего огня в камине. Стареет. Он стареет. У стариков слишком много воспоминаний.
— Как я рад снова видеть тебя, Алан. Выпьешь чего-нибудь? Я могу подогреть эль…
Алан выпрямился.
— Нет, спасибо, Роланд. Я на ночь не останусь. Просто хотел немного поговорить. Как у тебя дела? Как работа?
Сев наискосок от Алана, Оттернесс поймал себя на том, что лепечет, словно подросток. Алан слушал внимательно. Потом вдруг потянулся и взял Оттернесса за руку. Люксарщик в ответ сжал ему колено.
— Хватит, Роланд. Я не могу больше длить этот обман.
Сердце у Оттернесса треснуло, точно кирпич под ударом кувалды. В это слепящее мгновение он понял, что Алан собирается сказать. Но ему нужно было это услышать.
— Что… о чем ты?
— Последние два года я был шпионом, змеей, которую ты пригрел у себя на груди. «Скорпионы» хорошо мне платили за то, чтобы я заранее узнавал твои планы. Да и не только они. Другие тоже. Вот почему я в последнее время был с тобой так холоден. Я ненавидел себя каждую минуту, которую мы проводили вместе. Я так больше не могу. Я пришел попрощаться.
Оттернесс поймал себя на том, что снова сжимает и потирает ладони. Шея у Алана тонкая…
Усилием воли он развел руки. Что, если бы он проговорился о последней затее… Но он не проговорился. Благодарю тебя, Фактор, за мелкие милости, сколь бы насмешливы они ни были.
— Зачем? — выдавил он.
Алан пожал плечами:
— Я мог бы сказать, что дело в деньгах. Я и сам так поначалу думал. Но теперь понимаю: причина в том, что Фабрику ты любишь больше меня.
Оттернесс попытался опровергнуть обвинение — и не смог.
— А ты никогда не смог бы с этим смириться, если пришлось бы?
— Что толку в моем ответе после всего, что я сделал?
— Просто скажи мне.
— Я… не знаю. Я мог бы постараться понять.
Оттернесс положил обе руки ему на колени. Насколько же приятнее им здесь, чем на горле у Алана.
— Тогда просто попытайся. О большем я не прошу.
Алан изумленно раскрыл глаза.
— И это все?
— Почему бы и нет? — улыбнулся Оттернесс. — О большем сама жизнь не просит.
С высоты трех миль осенняя Долина казалась абстрактной композицией, иллюстрирующей красоту чистой геометрии. Значительная ее часть представляла собой массив ярко-огненной листвы: вниз от обоих гребней почти до внешних домов, этих самых дальних от Фабрики строений, тянулся ковер оранжевых, красных и желтых крон с пятнами зелени, словно неугасающие угли, присыпанные минералами.
