Пошли не оглядываясь. Под грудой осколков льда остались все запасы бензина, печка, посуда. Теперь, чтобы получить воду, придется растапливать лед на груди.
Идти с похудевшими тюками было как будто легче. Первые километры пути даже принесли желанную бодрость, автоматичность работы мускулов, но стоило встретить гряду торосов, как груз потянул их к земле. Долго отсиживались, прежде чем рискнули лезть на льдины.
Денис был совсем плох. А впереди ждали поля, трещины, торосы, бесконечные переходы…
Чувство голода ни на минуту не покидало людей. Даже усталость, тупая физическая боль, мутившая сознание, даже охватывавшее по временам отчаяние не могли заглушить никогда не прекращающихся мук голода.
И без того ничтожный паек убавлялся Андреем с каждым переходом. Денис молчаливо соглашался со всем, что предлагал Андрей. Он безропотно сносил все лишения, но меховой комбинезон болтался на нем мешком, костлявые плечи торчали углами.
Сны, полные обильных обедов, жирных блюд, шипящих сковородок, дымящихся сосисок, сны, полные аромата флотского борща, жаренной ломтиками румяной картошки, сочных бифштексов, нежных пирогов с тонкой корочкой и тающей во рту начинкой, — сны или видения, встававшие прямо из сугробов, подстерегали путников на каждом шагу, владели ими, мучили их, радовали, приводили в неистовство, издевались над ними.
В мешке, полузамерзшие, со льдом в резиновых мешочках на груди, люди стонали, скрежетали зубами.
— Нет, Андрюша, не вставай.
— Почему, Денисище? Надо идти…
— Нельзя! Слышишь, как воет…
Лежали в состоянии, промежуточном между сном и обмороком. Над землей бушевала пурга, надрывалась сотнями сирен и гудков. Проходили часы… может быть, дни. Невидимые руки подносили блюда с горячими пельменями, повсюду валялись открытые банки со шпротами, на белой жести выступали капельки ароматного прованского масла… целые горы черной икры, белого хлеба… хлеба… хлеба, который можно было есть целыми буханками…
Пурга кончилась. Снова вверху голодные, слабые звезды. На снегу — неясные, тощие тени.
С невероятным трудом двинулись в путь. Шли, качаясь, падая, подымая друг друга. Перед торосами, вершины которых, казалось, достигали самых звезд, останавливались. Перебраться? Нет, даже если бы там, на вершине, был котел с горячими щами.
Денис упал в снег. Андрей с болью смотрел на его рваные унты.
— Денисище….. Дениска!.. Встань… ведь ноги у тебя отморожены.
Денис зашевелился, с усилием сел. Андрей опустился рядом. Так сидели молча, безучастные ко всему. Наконец Андрей, стряхнув с себя оцепенение, передернул плечами, встал.
Денис не шевелился. Почему-то поза его показалась Андрею странной.
— Денисище, что с тобой? — спросил он тревожно.
Денисюк поник головой. Андрей схватил его за плечо, начал трясти. Голова Дениса беспомощно болталась. Андрей взял его под мышки, поднял.
Какой он стал легкий!
На ногах Денис удержаться не смог и, отпущенный другом, неожиданно повалился навзничь. Андрей стал около него на колени, заглядывая ему в лицо. Молодая луна осветила седые волосы на его давно не бритом подбородке.
— Денисище… Ну Денисище же… — тормошил друга испуганный Андрей.
Денис открыл глаза, пошевелил губами:
— Андрюша… Андрюша…
Андрей стал неумело освобождать его от тюка. Пришлось повернуть его на бок, отчего Денис слабо застонал. Голову его Андрей положил к себе на колени. Денис сделал знак — он хочет говорить. Андрей наклонился к нему возможно ниже, едва улавливая прерывистый шепот.
Поземка подняла снег со льда, запорошив глаза и уши. Андрей заботливо стер снежинки со впалой небритой щеки друга.
— Андрей Григорьевич… серденько мое… там у меня в мешке… мясо есть…
— Какое мясо? — вздрогнул Андрей, нагибаясь еще ниже.
— Моя порция, Андрей Григорьевич… Она в холстинку отдельно завернута. Смотри зараз не выбрось.
— Выбросить? Почему? Какое мясо, Денисище? Ты бредишь. Жар у тебя. Рука у меня озябшая, не почувствую…
— Нет, Андрей Григорьевич… Я тебе как начальнику зараз докладываю… Запас там у меня схован.
Андрей нахмурился, губы его дрожали. Денис продолжал:
— Для тебя, Андрей Григорьевич, оставлял. Всю дорогу недоедал, прятал… Тебе-то нужнее…
Андрей вытянулся, напрягся:
— Зачем? Зачем ты это сделал?
— То добре, Андрей Григорьевич… Про себя рассудил, что двоим все равно не дойти… Ну вот, остальное-то само собой решилось. Автор Арктического моста, начальник строительства, поди, нужнее меня стране. Ну вот… Возьмешь мой мешок, там все и найдешь, а меня… меня здесь зраз оставь…
— Нет… нет, Денисище… — начал срывающимся голосом Андрей, потом вдруг почти закричал: — Товарищ Денисюк, я как начальник назначаю вам усиленное питание, объявляю длительный привал… отдых, пока вы не почувствуете себя лучше!
— Нет, — прошептал, качая головой, Денис. — Поздно… Да и не к чему… Иди, а мешочек возьми, Андрюша.
— Нет! — закричал в исступлении Андрей. — Денис, родной, не брошу я тебя! Не брошу! Зачем ты это придумал? Ведь у тебя же трое ребятишек…
— То ж я не сам, Андрей Григорьевич, не сам… Давно я читал, что так одна индианка сделала, которая белого любила. — Он помолчал, собираясь с силами. — А я ведь не только тебя люблю, Андрюша… я ведь служу нашему общему делу, которому нужен ты… А хлопчики мои… Ты позаботься о них… — И Денис замолчал, закрыв глаза.
Андрей боялся пошевелиться, думая, что его старый, преданный друг уснул. Денис несколько раз принимался стонать, но скоро затих. Так сидел Андрей неподвижно, пока не почувствовал, что коченеет.
Он стал тереть руки, стараясь согреть их, потом осторожно дотронулся до Дениса. Рука его отдернулась сама собой. Долго смотрел он, наклонившись, на исхудавшее лицо, стараясь запомнить обострившиеся, освещенные луной черты.
Андрей плакал…
Андрей шел один. Теперь он не смеет погибнуть, он обязан выжить!
Позади оставался неровный след — тонкая пунктирная дорожка, теряющаяся среди снежных барханов. Худое лицо Андрея обросло бородкой, забитой сейчас снегом. Он шел, нагибаясь вперед, словно тащил сани, которых давно уже не было. Когда он останавливался, ему было трудно удержаться на ногах. Он должен был или опускаться на снег, или прислоняться к ледяным глыбам. За спиной его легко подпрыгивал сморщенный, тощий тюк.
Наконец Андрей остановился, с трудом расправил мерзлый спальный мешок. Забравшись в него, взял с собой тюк. Тщетно шарил он рукой по карманам рюкзака. Кроме маленького холщового свертка, там ничего не было.
