— Доктор… — Техник показал что-то на мониторе.
— Угу, — отозвался Риттер, бросив взгляд на экран, и снова принялся за работу. Каждый делал свое дело. Техники о чем-то тихо переговаривались, Вааген с Генри что-то вершили: хладнокровные, умелые, внушающие надежду…
Чуть розовая жидкость, сбегающая в таз, вдруг превратилась в ярко-алый стремительно пульсирующий поток.
— Зажать, — приказал хирург.
Корделия мельком увидела под пленкой крошечные ручки, ножки, влажную темноволосую головенку… Существо, извивавшееся сейчас в затянутых в перчатки руках хирурга, было не больше котенка.
— Вааген! Бери сию минуту, если не передумал! — рявкнул Риттер.
Вааген запустил руки в ее живот — и… темные вихри закружили Корделию. Голова вдруг мучительно заболела. Из глаз брызнули искры… Темнота обступила и поглотила ее. Последнее, что она слышала, был пронизанный отчаянием шепот хирурга:
— О, дьявольщина!
Боль застилала сны. Хуже всего было удушье. Она все задыхалась и задыхалась, и плакала из-за того, что ей не хватает воздуха. Горло было чем-то забито, и она скребла его ногтями, пока ей не связали руки. Тогда ей начали сниться пытки в каюте адмирала Форратьера, замедленные до безумных подробностей и тянувшиеся часами. Обезумевший Ботари садился ей на грудь, так что она совсем не могла дышать.
Когда Корделия наконец очнулась, она будто вырвалась на свет из какой-то адской подземной темницы. Она испытала такое глубокое облегчение, что снова заплакала. Ей казалось, что ее избили — так болело все тело. Она не могла пошевелиться. Зато могла дышать. И это уже было хорошо.
— Ш-ш, ш-ш. — Неловкий теплый палец прикоснулся к ее векам, осушая слезы. — Все в порядке.
— Точно? — Она моргнула и сощурилась. Стояла ночь. Искусственное освещение заливало комнату теплым светом. Перед глазами возникло нечеткое лицо Эйрела. — Щас… сегодня? Что случилось?
— Ш-ш. Ты была очень, очень больна. Во время переноса плаценты у тебя открылось сильное кровотечение. Дважды останавливалось сердце. — Он облизал губы и снова заговорил. — Такая травма, вдобавок к отравлению, вызвала солтоксиновое воспаление легких. Вчера тебе было совсем худо, но самое плохое уже позади: аппарат искусственного дыхания сняли.
— Сколь…ко?
— Три дня.
— Как наш малыш, Эйрел? Подробно!
— Все нормально. По словам Ваагена, перенос прошел успешно. Они потеряли примерно тридцать процентов плацентарного питания, но Генри скомпенсировал его за счет более богатого питательными веществами и кислородом раствора. Так что, похоже, все в порядке — или настолько в порядке, насколько можно было ожидать. Короче — малыш жив. Вааген начал экспериментальную кальциевую терапию и обещает скоро сообщить первые результаты. — Он погладил ее лоб. — Ему предоставлено приоритетное снабжение любым оборудованием, продуктами и ресурсами, включая консультантов. К нему прикомандирован опытный гражданский педиатр, к тому же у него есть Генри. Сам Вааген про военные яды знает больше всех на свете — хоть на Барраяре, хоть где угодно. Пока мы больше ничего не можем сделать. Так что отдыхай, милая.
— Малыш… где?
— Взгляни, если хочешь. — Он помог ей приподнять голову и показал за окно. — Видишь вон то, следующее, здание с красными огнями на крыше? Это исследовательский центр биохимии. Лаборатория Ваагена и Генри находится на третьем этаже.
— Да, и я его помню. Мы были там в тот день, когда забирали Элен.
— Правильно. — Лицо Эйрела смягчилось. — Хорошо, что ты вернулась, милый капитан. Видеть тебя в таком состоянии… Я не чувствовал себя таким беспомощным и ненужным с одиннадцатилетнего возраста.
Это было в тот год, когда убийцы Ури Безумного добрались до его матери и брата. Теперь пришла ее очередь сказать:
— Ш-ш. Нет-нет. Все… в порядке.
На следующее утро убрали все прикрепленные к ее телу трубки, кроме кислородной. Потянулись спокойные, размеренные дни выздоровления. Посетители Корделию почти не беспокоили — зато проведать лорда-регента являлись целые толпы, начиная с министра Фортелы. В палате, несмотря на протесты врачей, установили комм-пульт, и в этом импровизированном кабинете Форкосиган работал вместе с Куделкой по восемь часов в день.
Лейтенант после катастрофы выглядел притихшим и подавленным, хотя и не настолько, как те, кто имел отношение к охране регента. Даже Иллиан тушевался, когда видел Корделию.
Пару раз в день Эйрел осторожно прогуливал жену вдоль коридора. Разрез виброскальпеля был, конечно, более аккуратным, чем, скажем, удар сабли, но нисколько не менее глубоким. Заживающий шрам болел, однако, не так сильно, как легкие или сердце. Ей было пусто, одиноко, она снова стала сама собой после пяти месяцев странного сдвоенного существования.
Как-то явился Генри с инвалидным креслом и повез ее в лабораторию взглянуть на репликатор. При помощи видеосканеров Корделия наблюдала, как движется ее ребенок, прочитала сводки данных и доклады группы. Нервы, кожные покровы и зрение не пострадали, но слух… доктор Генри был не вполне спокоен за него — ведь в ушах находится множество крошечных косточек. Генри и Вааген, настоящие ученые-исследователи, смотрели на мир почти по-бетански; мысленно Корделия благословляла их, а вслух поблагодарила и, вернувшись в палату, почувствовала себя несравнимо лучше.
Но когда на следующий день к ней ворвался капитан Вааген, лицо которого было мрачнее тучи, а губы сурово сжаты, сердце Корделии оборвалось.
— Что случилось, капитан? — тревожно спросила она. — Вторая процедура с кальцием оказалась неудачной?
— Рано судить. Нет, ваш младенец в прежнем состоянии, миледи. Неприятности исходят от вашего тестя.
— Простите?
— Генерал граф Форкосиган приходил сегодня утром поговорить с нами.
— О! Захотел повидать малыша? Прекрасно. Его так смущал новый способ продолжения жизни ребенка вне материнской утробы! Может, старый вояка наконец начинает избавляться от своих предрассудков. Ведь новые технологии по прерыванию жизни он принимает с полной готовностью…
— На вашем месте я не был бы так оптимистичен, миледи. — Врач сделал глубокий вдох. На этот раз от его обычного юмора не осталось и следа. — Доктор Генри питал такие же надежды, как и вы. Мы провели генерала по всей лаборатории, показали оборудование, объяснили методы лечения. Мы говорили абсолютно откровенно, как с вами. Возможно, даже слишком откровенно. Он пожелал узнать, какие результаты мы получим. А мы ведь и сами не знаем! Так ему и сказали. После этого начались разные намеки… Короче, генерал сперва попросил, приказал, а потом пытался убедить подкупом доктора Генри открыть люк, уничтожить плод. Он называет плод «мутантом». Мы выставили графа за дверь. Он разгневался и поклялся, что вернется.
