– Ой, Лева, не пугайте меня! – Лилечка прижала ладони к сердцу. – Вы мне про такие ужасы лучше не рассказывайте. Правильно ведь говорят: чем меньше знаешь, тем проще жить. Давайте лучше о чем-нибудь другом побеседуем… О чем вы обычно с девушками беседуете?
– С девушками? – замялся Лева. – Я, признаться, с девушками никогда близко знаком не был…
– Вы, наверное, все время книжки читали? – вздохнула Лилечка с сочувствием.
– Читал, – признался Лева с таким видом, словно речь шла о каком-то грехе. – Так уж вышло… Мне тогда казалось, что читать интереснее, чем жить.
– А сейчас вам так уже не кажется?
– Как бы это лучше сказать… – он задумался. – Книги, конечно, не могут заменить жизнь, но я не жалею, что потратил на них столько времени.
– И вы все-все знаете?
– Куда там! – махнул рукой Цыпф. – Нахватался вершков. Я же самоучка. Что попадалось, то и читал. Беллетристику, учебники, справочники, словари…
– И все поняли? – ужаснулась Лилечка.
– Почти.
– А вот меня бабушка пробовала в детстве алгебре учить, так я ни бум-бум, – она постучала себя кулачком по лбу.
– Алгебра нам еще не скоро понадобится, Я бы сейчас лучше «Наставление по стрелковому делу» почитал.
– А я бы что-нибудь про любовь, – мечтательно произнесла Лилечка.
– Когда домой вернемся, я вам что-нибудь достану. «Ромео и Джульетту» читали?
– Это как она под поезд бросилась?
– Нет, она закололась кинжалом.
– Вот этого, ради бога, не надо! У любви должен быть счастливый конец.
– Счастливым бывает только начало. А конец всегда печальный. Ведь это конец… Разлука, смерть…
– Печального мне и в жизни хватает, – решительно возразила Лилечка. – Буду я еще над книжкой страдать!
– Тогда даже не знаю, что вам посоветовать… «Золушку» разве что.
– «Золушку» я читала. Это сказка. А я хочу, чтобы счастье не только в сказках было.
Наступило неловкое молчание. Лилечка томно смотрела в пустынную даль. Цыпф сопел, продолжая бесцельно тыкать ножом в грязь. Он заговорил первым, словно пересилив себя:
– Если бы вы позволили… – Зубы его явственно клацнули, – я бы попытался сделать вас счастливой… Хотя не уверен, получится ли у меня… Но хочу признаться, что вы мне давно нравитесь…
Лилечкин взгляд из неведомых просторов переместился на Цыпфа. Казалось, она только сейчас заметила своего собеседника.
– Вы верите только в счастливое начало, – прошептала она. – А я так не могу… И не хочу… Это вроде как человеку дать одну-единственную конфетку… А мне нужен целый килограмм. Я хочу наесться досыта. Чтоб на всю жизнь хватило. До самого конца. Понимаете? Любовь до гроба.
– Я постараюсь… Обещаю вам, – обычное Левкино красноречие как рукой сняло. – Если вы, конечно, позволите… Может, у нас и получится…
В это время с той стороны, где осталась ватага, донесся Веркин голос:
– Лева! Лилечка! Ау! Хватит любезничать! Пора в путь-дорогу.
– Пойдемте, – сказала она, опустив глаза. – Нас зовут.
– Мы еще поговорим на эту тему, хорошо? – спросил Лева как будто даже с облегчением.
– Хорошо… – Лилечка повернулась, чтобы идти на зов, и едва не поскользнулась в грязи.
Следующий переход дался всем с заметным трудом. Верка жаловалась на ломоту в пояснице. Смыков хромал, неутомимого прежде Толгая вдруг одолела одышка, у Лилечки и Цыпфа симптомы оказались сходными – слабость и головокружение.
Один Зяблик держался молодцом. Забрав у притомившейся Верки поклажу, он проворно ковылял теперь уже впереди всех.
Местность вокруг постепенно менялась – появились холмистые гряды, участки твердой, глухо постукивающей под ногами почвы, каменистые пирамидальные выросты, похожие на торчащие к небу сучьи соски. Пространства мерзкой грязи встречались все реже, и теперь их всегда можно было обойти стороной. Вот только никаких признаков растительности по-прежнему не замечалось.
Привал сделали раньше обычного – у всех буквально ноги подкашивались. Верка сходила за ближайший холм и вернулась еще более бледная, чем всегда.
– Зайчики, меня вырвало, – сообщила она упавшим голосом. – И, кажется, даже с кровью.
– Может, съела что-нибудь не то? – высказал свое предположение Зяблик.
– Что вы ели, то и я. Тайных запасов не имею.
– Водичка болотная могла послабить.
– Тебя же, чурбана, не послабила! Ты целое ведро выдул.
– Вода тут ни при чем, – Смыков сплюнул тягучей слюной. – Даже если она на треть вином разбавлена, – все бациллы в ней погибают. Давно проверено. А мы пополам разбавляли… Тут другое что-то.
– Хелден таю, – пробормотал Толгай. – Совсем из сил выбился… Аверлык… Тяжко…
На дальнейшие разговоры не было ни мочи, ни желания. Легли там, где стояли – благо земля оказалась сухой и даже теплой, – и сразу впали в оцепенение, совсем как сурки, почуявшие приближение зимы. Ничего не хотелось, даже жить. Зяблик, полежав немного вместе со всеми, встал и отправился на осмотр окрестностей, где и обнаружил вскоре родник с чистой водой, шипевшей в кружке, как газировка.
– Ну что вы все приуныли, как импотенты в борделе, – сказал он, возвратившись. – До Эдема уже, наверное, рукой подать. Завтра будем нектар глушить и амброзией закусывать.
– До Эдема один ты дойдешь, – тихо сказала Верка и протянула ему свои руки. – На, посмотри…
Ее кисти распухли, а на косточках пальцев появились багровые пятна. Зяблик, за годы скитаний по разным зонам повидавший немало болезней, порожденных человеческим неблагополучием, каторжным трудом и скотским питанием, помял ее пальцы в ладонях и неуверенно сказал:
– Авитаминоз, похоже…
– Сразу у всех?
– Почему бы и нет… Считай, с самой Кастилии ничего свежего не ели. Сухари да солонина. В лагерях под Сыктывкаром весной у нас всех зубы шатались и шкура шелушилась.
– То цинга была или пелагра… А это совсем другое. Мы же всего третий день здесь. Так быстро даже лучевая болезнь не развивается. Чувствую, долго не протянем…
У Зяблика аж рожу перекосило.
– Нар-р-рвались! – заскрежетал он зубами. – И все из-за меня! Что за судьба проклятая! Одно зло от меня людям!
– Ладно, не убивайся. Чего уж тут… – Она села, прислонившись спиной к самому большому мешку, нести который выпало Толгаю. – Эй, зайчики, просыпайтесь! Разговор будет…
Никто, собственно говоря, и не спал, но побороть эту странную, неодолимую апатию было труднее, чем вырваться из объятий самого глубокого сна. На Смыкова даже пришлось побрызгать водой.
– Ну что там еще стряслось? – пробормотал он, не открывая глаза.
– А стряслось то, что все мы, за одним исключением, больны, – сказала Верка без всякого выражения, словно лекцию по борьбе с вредными привычками читала. – Это не инфекция, не авитаминоз и не малокровие… Затронуты все органы и системы наших организмов, и вы сами это чувствуете. У кого-то в большей степени пострадала нервная система, у кого-то желудочно-кишечный тракт, у кого-то органы дыхания… Клиническая картина напоминает острую лучевую болезнь, но есть и существенные отличия…
