Резкий звук звонка.
— Ax! — вскрикнула Елена. Клубок шерсти упал у нее с коленей и покатился к столу.
— Кто там еще? — удивился старик.
— Не отворяй, — шепнула она.
Он встал, снисходительно улыбаясь, и, шаркая шлепанцами, направился в прихожую. Сначала скрипнул засов, потом дверь.
— Добрый вечер, — раздался молодой женский голос. Старуха сидела, прислушиваясь.
— А-а, добрый…
— Я разыскиваю мать Ральфа Боита.
— Да? Моя… жена в комнате.
— Ваша жена?
— Меня зовут Эрнест Боит.
— Но ведь… Я думала, вы…
— Проходите, пожалуйста, налево.
В комнату вошла высокая темноволосая девушка в красном платье. Стройная и тоненькая. На ногах розовые чулки и туфельки, как из перламутра. Через плечо — сумочка.
— Добрый вечер, — сказала она и взглянула на старуху огромными печальными глазами.
— Добрый вечер, — ответила та.
— Не буду мешать, — буркнул старик. — Пойду в сад. Взгляну. Что-то хмурится, будет дождь.
— Нет-нет, — словно испугавшись чего-то, запротестовала старуха. — Останься.
— Как хочешь.
Он подошел к креслу и скрылся за раскрытой газетой.
— Да… Значит, это вы… — старуха беспомощно стиснула в руках неоконченное вязанье. — Cадитесь… — она указала на диван.
Девушка присела на краешек.
— Значит… Вы ищете мать Ральфа? Я его мать, могу вам чем-то помочь?
— Вы должны знать, где он, — ответила девушка.
— Я? — удивленно взглянула на нее старуха.
— Конечно.
Старуха беспокойно заерзала на стуле.
— Видите ли, Ральф давно не был здесь, — неуверенно сказала она. — Вам, вероятно, лучше спросить кого-нибудь из его друзей. А я даже не знаю, кто они и где живут. Вы должны знать. Спросите их.
— Я спрашивала.
— Ну и что?
— Возможно, они не хотят сказать.
— А почему бы им не хотеть? Да… А, собственно, зачем он вам?
— Я скоро стану матерью.
— Ох, — смутилась старуха. — Я не заметила…
— Но я еще не знаю, решусь ли рожать, — сказала девушка.
— Минутку, — старуха насупила брови. — Почему не знаете?
— Если Ральф не вернется… Это зависит от него…
— Значит, это он?!
— Да.
— Он знает?
— Нет, он неожиданно исчез.
— Странно, — задумалась старуха.
— А вы не пытались его разыскать? — спросила девушка.
— Дом и сад — вот весь мой мир. Я давно не выходила за его пределы. Муж был в лечебнице, а я…
Девушка опустила свои огромные глаза.
— А я искала. Но напрасно. Пока он сам не захочет, никто его не найдет. Никогда.
— Вы думаете… он… — с тревогой спросила старуха.
— Ваш дом — последнее место, где я спрашиваю о нем. Завтра я тоже уйду.
— Куда?
— Если он решился, то и я стану кем-нибудь другим. Жаль, когда-то я думала, что мы сможем быть вместе…
— А ребенок?
— Из-за него я и откладывала. Может, мне легче было бы найти Ральфа, если бы я не была похожа на себя. Но это бы означало конец для ребенка. Но ничего, завтра я стану другой женщиной. Возможно, более красивой, от которой такой человек, как Ральф, не ушел бы. Или мужчиной, и постараюсь завоевать сердце какой-нибудь другой женщины… Жизнь в любом случае впереди… Не та, так другая.
Ее глаза стали еще больше от набежавших слез. Она даже не открыла сумочку, чтобы поискать платочек и вытереть щеку, и медленно поднялась с дивана.
— Ну, я пойду.
— Постойте! — воскликнула старуха. — Так же нельзя!
— А что мне остается? До свидания. Точнее — прощайте, мы, вероятно, больше не увидимся.
Направляясь к двери, она задержалась около старика, поглощенного изучением газеты.
— С вами я тоже прощаюсь, — сказала она. — Хорошо, что вы живы. Помнится, Ральф как-то говорил, что у вас неважное здоровье. Но, надеюсь, теперь все в порядке. Это хорошо. Вместе всегда лучше…
— Да-да, — подтвердил старик, опуская газету на колени.
— Не вставайте, — запротестовала девушка, видя, что оба встали, чтобы проводить ее.
— А если все-таки Ральф появится? — неуверенно спросила старуха.
— Зачем? — рассмеялась девушка и тряхнула длинными волосами. — Любовь хороша тогда, когда она есть. Сегодня я и сама вспоминаю только какие-то мелочи. Например — глаза — они всегда у него задумчивые и печальные, а еще зеленые. Он говорил, что унаследовал их от матери, но я вижу, и у вашего мужа такие же.
Старик поправил пальцем сползшие на кончик носа очки.
— Ну, прощайте, — девушка улыбнулась старухе. — И не надо меня провожать.
Она повернулась и быстро вышла. Еще некоторое время был слышен стук ее высоких каблучков. Потом воцарилась тишина. Только где-то далеко все еще жалобно выла собака.
— Эрнест, — тихо сказала женщина.
— Да?
— Что это значит?
— Ну… ничего, — проворчал он. — После приступа, когда я последний раз лежал в клинике, я попросил, чтобы мне дали новые хорошие глаза. Зеленые, как твои. Для них это не проблема.
— Эрнест, это неправда.
— Уверяю тебя.
— Ты весь — другой. Я же вижу. Чувствую. Ты даже говоришь иначе. Кем ты… Кто ты?
— А кем я могу быть? — беспомощно спросил он.
Он снял очки и, щуря глаза, потер пальцами переносицу. Хотел что-то сказать и встретился со взглядом старухи. Очки стукнулись об пол.
Он неожиданно ссутулился и закрыл лицо руками. Сидел так долго, а она глядела, как дрожат его плечи, и тоже не могла произнести ни слова. Он заговорил, но это уже был другой, совершенно другой голос.
— Прости… мама, — сказал он.
— Ральф?!
Она вскочила так резко, что откинутый стул с грохотом упал на пол. Вязанье сползло на ковер.
— Зачем?! — Она смотрела на него своими выцветшими, некогда зелеными глазами. — Ведь Эрнест… Ральф, что это значит?
— Я должен был, — простонал он.
— Зачем?
— Отец… У него был последний приступ.
Она покачнулась и упала бы, но оперлась рукой о стену. Он даже не заметил — все еще сидел, свесив голову до колен.
— Я предчувствовала… — прошептала она, едва шевеля губами. — Предчувствие не обмануло меня тогда, ночью. Рядом не было никого, и я знала, что никогда не будет. Но утром пришел ты и сказал, что все в порядке, что обошлось. Я была счастлива и забыла о предчувствии… Зачем ты это сделал?!
— Вы… никогда не расставались, — глухо сказал он.
— Ральф!
— Я хотел, чтобы ты осталась. Хотя бы ты.
Она стояла у стены, глядя на него. Слезы навернулись на ее глубоко запавшие глаза, но не скатились по щеке, а разбежались по сеточке сухих морщин.
— Так нельзя, Ральф, — сказала она. — Тот, кто уходит, должен уйти. Спокойно. Ты же сам говоришь, мы динозавры. А ты — уже другой человек.
