– Сновидцы, все до единого, – кивнул Полибибл. – Значительная часть той же самой материи – из многих времен и многих ответвлений фатума – ждет не дождется минуты воссоединения.
– Мы сделаны из одного и того же вещества?
– Да, разумеется. Атомы пытаются возобновить обоюдное знакомство, обмениваясь взаимодействующими частицами, которые оставляют фотонные следы – со скоростью, превышающей возможное в Хаосе. Или – с учетом нынешних обстоятельств – где бы то ни было.
– Получается, никто из визитеров не выжил? Мы потерпели неудачу?
– Куда делся Хранитель? Он наверняка сможет оценить размер коллекции.
– Их так много… Вряд ли мои сны обо всех…
– Часть моего плана состояла в том, что пастыри и сум-бегунки будут эволюционировать сообща. Однако не забывай, что в свое время имелось множество мировых линий, множество путей, ведущих к Кальпе. Твой визитер, мягко выражаясь, неоднократно обманывал наши ожидания и вступил с тобою в контакт только недавно. Не получалось у него – как у тех пилигримов, что угодили в ловушки Хаоса. Нынче же путей осталось только два. Пожалуй, имеется всего один шанс на удачный исход.
– Означает ли это, что вы приходили сюда и раньше? Многие тысячи раз? И у вас тоже ничего не вышло? – нахмурился Джебрасси.
– Замечательный вопрос. Любопытно, сумею ли я припомнить…
Эпитом с видимым удовольствием задумался над поставленной проблемой. Наконец физиономия его разгладилась, и он сказал:
– Вряд ли. Похоже, это мой первый и единственный визит сюда.
Джебрасси вновь погладил стену напротив руки вмороженного визави. Голубые ленты в очередной раз вспыхнули.
– Совсем не больно, – прокомментировал он. – Можно сказать, приятно…
Полибибл оттащил его в сторону.
– Достаточно. Не хватало еще, чтобы тебя к ним засосало. Нам надо пуститься на поиски того, кто до сих пор жив, свободен… или прийти в то место, где он сам тебя отыщет. Сомневаюсь, что встретим его возле этой стенки.
Джинни пробиралась по туннелям, проползала особо узкие места, постоянно ощущая, как тянет ее камень – ласково, словно желая произнести слова понимания и утешения. Ну, может, и с некоторым налетом предостережения.
Ей вовсе не хотелось подстегивать события. Она знала, что цель близка, однако с этим чувством где-то глубоко шевельнулся и гнев: злость не на перспективу потерпеть неудачу, а напротив – на тот факт, что ей удалось в одиночку пройти так далеко, добиться некоторого успеха, но отнюдь не за счет самостоятельно принимаемых решений. Ведь она никогда не делала выбор в пользу нынешней ситуации. Ее попросту вынудили. Сколько она себя помнила, люди посильнее, да еще вкупе с обстоятельствами, вечно командовали ею, толкали на неверную дорожку. Конечно, есть и такие, кто попытается ее спасти – от нее самой, от плохих решений.
От решений, которые никогда и не были ее собственными.
Возможно, это происходило оттого, что ей нельзя доверять. Она постоянно сворачивает не туда. Постоянно лезет на дорогу, ведущую к катастрофе.
И все же она прошла очень далеко, опередила всех остальных.
Туннель разветвлялся во многие стороны, а она всегда двигалась влево – gauche[20] – зловещий и вместе с тем наилучший путь из этого лабиринта. Да, но откуда ей это ведомо?
Она всегда была нескладной – вечно поворачивала налево.
Джинни выползла из туннеля и присела на корточки в серой мгле, прислушиваясь к пещерной тишине.
Ничего. Ни выволочки, ни восторженных аплодисментов.
Полнейшее одиночество в месте, которое никто не назовет родным домом.
– Я так устала, – пожаловалась Джинни. – Надоело мне быть управляемым снарядом.
Она нащупала камень сквозь материю, вытащила наружу и осмотрела в слабом свете. Он почти не тянул – его можно было свободно крутить в пальцах, ощупывать гладкие, прохладные выпуклости и борозды.
Волчий глаз потускнел.
– Если тебе надоест со мной возиться, я здесь застряну навсегда, я правильно понимаю? – спросила она, поднимаясь на ноги. Защитный пузырь настолько стянулся вокруг нее, что напоминал скорее слой краски на коже. Игра близилась к развязке. Возможно, еще имеются некие неизрасходованные запасы энергии – Бидвелл, наверное, разобрался бы. Однако сейчас вся Вселенная, даже в мертвых и разломанных частях, пребывающих во власти Тифона, закрывала все счета, однако не спешила подвести последний баланс… потому как есть кому его обнулить.
На онемевших ногах Джинни медленно направилась к туманному мерцанию впереди, не обращая внимания на груды каких-то странных вещей, наваленных кругом, – нет сил следить за обстановкой, проявлять любознательность.
Одна-одинешенька. Вот и славно. Она сделает последний неверный поворот без свидетелей, цокающих языком от неудовольствия. Выйдем из лабиринта, прямиком в…
Длинная стена дымчатого стекла уходила в обе стороны, теряясь из виду. Сквозь полупрозрачную толщу проглядываются десятки, сотни… – нет, тысячи подвешенных, изломанных, исковерканных, но явно человеческих фигурок… Все до единой – юные женщины.
– Это уже слишком, – выдохнула она и прижалась к стене поплотнее, насколько позволял пузырь, силясь рассмотреть их поподробнее. Голубые молнии сорвались с ее щек, подбородка, кончиков пальцев и ударили в ближайшее тело, закатанное в дымчатый, затвердевший студень.
Знакомое лицо. Глаза пусты, сидят глубоко в орбитах вялой, потерявшей надежды физиономии, чье выражение нельзя объяснить ни болью, ни отчаяньем – так, полнейшая безучастность. Ни дать ни взять, она сама – собственной персоной, – только отраженная в ужасном зеркале.
– Это и есть мое второе «я»? – прошептала девушка. – Это Тиадба? Она угодила в какую-то ловушку, застряла… как и вот эта половинка…
Впрочем, чем больше припоминала Джинни свои сны, тем яснее становилось, что это вовсе не Тиадба. Нет… тут ее собственная версия. Да, кстати…
Тело что-то держало в руке. Вернее, это «что-то» как бы висело над ладонью, не касаясь пальцев, словно руку разжали в момент отчаянья или полной капитуляции за миг до того, как наступила перманентная консервация.
– Ты повернула не туда, устала, сдалась… – сказала Джинни своему альтер эго, начиная испытывать нечто вроде привязанности и тепла – не просто к злосчастной фигурке, но и к ее судьбе. Как, должно быть, приятно висеть вот так, бездумно и оцепенело. Никаких тебе переживаний. Никаких идиотских решений. Нежная, комфортабельная концовка. Ничуть не ожидала она встретить вот такое в Хаосе, на подступах к Фальш-Городу.
Вовсе не безжалостность, скорее нечто просто нейтральное – бессодержательное.
Ленты голубого света срывались с ее пальцев и лица, лаская энергией. Немножко щекотно. Ничего, к этому вполне можно привыкнуть. Приятное, дружеское щекотание. Она оказалась рядом с семьей своих альтернативных «я», рядом с теми, кто потерпел неудачу, и затем… их простили.
Она добралась сюда, чтобы познакомиться, слиться…
В этом месте, своеобразно отделенном от жестокости остальной части Хаоса, читался какой-то стиль. Своего рода жалость.
Джинни узнала печаль, нежность в сочетании с мощью и чуждостью. Именно это она чувствовала, натолкнувшись на вихрящуюся бурю в лесу: великий, отчаявшийся, рыскающий треугольник поиска.
Вот где Алебастровая Княжна держит пленников. А может, они пришли сюда по собственной воле, желая воссоединиться со своими затерянными «я» в нескончаемой, неразрывной связи, составленной из жалости к себе и пустого удовлетворения.
Ленты голубого огня вспыхнули ярче. Стена теряла жесткость.
Фигурка напротив – миг назад отделенная несколькими дюймами дымчатой субстанции – удалилась вглубь, и последние остатки отчаянья, которое испытывала Джинни, накрыло холодное, смиренное согласие со своей сущностью – с неудачами и утратами.
Такова ее повесть. Жизнь наконец-то обретала завершенность, пусть и не вполне удовлетворительного свойства.
Как ни удивительно, чем дальше в стекло отплывала другая девушка, тем яснее становились ее черты и внешние особенности – как если бы ленты голубого огня заполняли, завершали ее образ.
Внезапно Джинни без труда уяснила природу того предмета, что завис над ладонью. Еще один камень – угасший. Мертвый сум-бегунок – его путь во времени прерван, пастырь угодил в силки.
Ленты слепили своей яркостью. По ним передавалось нечто важное – утекало, «заземлялось» через замороженную в стекле девушку… девушку бесполезную, истраченную.
Джинни отвела руку назад. Не торопясь – не из страха или отвращения. Она просто изо всех сил тянула ладонь на себя. Все эти девушки – юные женщины – были такими же, как и она сама. С одной поправкой: у них имелись копии. Любая из них могла потерпеть неудачу, и все равно дело бы на этом не закончилось – появились бы новые, присоединились к ним…
