— Ладно, ступай на все четыре стороны, — сказал Иван президенту. — И не показывайся больше на глаза мои! Выдать ему пособие на месяц… и штаны нормальные. Все!
Наручники сняли. Отпустили. На том и кончилось.
А бои все идут. Беспорядочные бои, бестолковые. Нет, так больше нельзя!
Иван встал, подошел к шторам, отдернул их. Величавые башни стояли молчаливыми стражами земли Русской. Стояли как и тысячу лет назад. С колокольни Ивана Великого звонили к обедне — золотой звон, чудный, проникающий в самую душу, бередящий, заставляющий плакать… плакать? Нет, не время плакать.
— Министра обороны и начальника штабов ко мне! — приказал Иван, не оборачиваясь.
Когда приглашенные вошли, он не предложил им сесть. Как стоял, от окна, бросил резко, в полуобороте:
— Мобильные группировки уничтожить! Упреждающим ударом! Не медля!
Вечно сомневающийся Сергей Голодов открыл было рот.
Но Иван прожег министра таким взглядом, что рот сам собою закрылся.
— Исполнять!
Уже в спины он выкрикнул:
— Стойте, это не все! Ровно в восемнадцать ноль-ноль всем силам, продолжающим сопротивление на Земле и планетах Федерации, передать коротко и один лишь раз следующее — передать дословно: час — свобода! два часа — каторга! три часа — смерть! Они поймут. Только так — решительно, жестко, бесповоротно. По-суворовски! Действуйте.
Иван повернулся к Светлане. Впервые она видела его таким. На окаменевшем и каком-то просветленном, одухотворенном небесными силами лице сияли два чистых, ясных серых глаза, и отражалось в них что-то нездешнее, неземное, могучее и праведное. Это было лицо пророка, подвижника, взвалившего на плечи тяжкий крестный груз и ступившего на свой путь, последний путь, осиянный Светом Свыше и усеянный терниями. Не лицо подвижника-мученика, готового покорно принять все истязания и оскорбления.
Но лицо подвижника-воина, обнажившего меч и не ждущего пощады.
Да это был Воин!
Светлана не могла вымолвить ни слова. Она знала Ивана давным-давно, они прожили не один год, прежде чем она сгинула в Осевом, а потом будто заново народилась на свет. И всегда он был сильным, волевым, но вместе с тем добрым, даже слишком добрым, сомневающимся, уступающим всем и во всем, стесняющимся своей невероятной силы, ловкости, умения выживать везде и всюду… Да, он был другим, совсем другим. Он был просто человеком, землянином. Он входил в десятку лучших десантников-смертников, он в одиночку покорял планеты, миры, которые были не под силу звездным армиям и флотилиям, но он никогда не кичился этим, он всегда оставался в тени, полковник без полка, гроссмейстер «черного шлема», сверхчеловек… тихий, милый, любимый, скромный, молчаливый, понимающий.
Нет, это не он. Это другой! Светлана закрыла глаза, будто силясь вызвать из глубин памяти прежний, знакомый образ. Нет, не получалось.
Надо остановить его. Прекратить бойню… зачем эта жестокость? зачем лишняя кровь? Все само собою образуется, надо только переждать.
Слова чуть не сорвались с ее губ.
Нет! Она не имеет права упрекать его. Не имеет! Она должна помогать ему, быть опорой, поддержкой. Или уйти прочь, не мешать. Все остальное — это палки в колеса несущейся колеснице. Тяжко тянуть одному, да еще в гору.
А он тянет. Превозмогая все, тянет!
Она приоткрыла глаза.
Иван стоял у окна и смотрел в небо, смотрел так, будто видел там того, кого не видят иные.
Дил Бронкс, опомнившись и более или менее придя в себя, первым делом спросил у Таеки:
— Где мои парни?
— На том свете! — ответила Таека и со всей силы врезала своей крохотной ладошкой по черной и припухшей правой щеке. — Копы их всех положили на месте, ясно?!
— Она ударила другой рукой по левой щеке. — Твои авантюры дорого обходятся, понял?!
— Понял, — Дил Бронкс жалко улыбнулся. Таека успела сосчитать — трех зубов не хватает, и бриллианта тоже. Она в сердцах стукнула муженька кулачком в лоб. Заплакала.
— Ну хватит меня уже бить! — не выдержал Дил и тоже зарыдал. — Все бьют, понимаешь! Только очухаешься — сразу, хлобысь по морде!
— Заслужил — получай! — деловито ответила Таека, и наотмашь хлестанула справа налево, потом слева направо — по щекам! по щекам!
Дил приподнял огромные черные ручищи, прикрылся. Еще не хватало, чтоб его прибила собственная женушка. Дил хорошо помнил, как она мутузила их с Гугом Хлодриком на Дубль-Биге, как подвешивала их словно груши и колотила, хмель вышибала. Но там было за дело. Там можно было понять ее и принять побои, согласиться — по-справедливости. А сейчас-то за что?!
— Где Пай?! — спросил он, облизывая разбитые и опухшие губы.
— Откуда мне знать!
Дил Бронкс лежал прямо на черном пружинящем полу рубки, в своей десантной капсуле, той, что спасла их с Таекой в последний миг, вынесла лихим конем из огня да полымя жестокой крейсерской атаки.
Жена стояла над ним и укоризненно покачивала головой. Теперь, когда жизнь мужа была в безопасности, маленькая и строгая японка могла отвести душу в назидательно-воспитательной работе. К ней-то она и изготовилась, предвкушая долгие часы вразумления и наставления на путь истинный.
Но получилось иначе.
— Он остался там! — Дил вскочил на ноги, будто не было бесконечных трех дней пыток, истязаний, битья, издевательств, трех суток без воды и хлеба, трех проклятых суток, тянувшихся век.
— Стой-ой! — закричала Таека.
Но он нежно и ласково приподнял ее и посадил на кольцевой карниз, опоясывающий внутренность рубки на двухметровой высоте. Пускай посидит. А сам влетел в регенерационный отсек, выкрикнув «большому мозгу» капсулы:
— Курс обратный, на Землю!
— Ты с ума соше-е-ел!!! — завизжала сверху Таека.
Но Дил ее почти не слышал. Его огромное черное тело, будто свитое из бугристых мышц-жгутов, омывали горячие и ледяные струи живительных растворов. Микроскопические иглы вонзались в вены — и уже текла в них новая, горячая и здоровая кровь, насыщенная черт-те чем, дающим мощь буйвола и ярь голодного рыщущего по лесам волка. Отсек делал свое дело.
Содержимое внутренностей ослабевшего в заключении негра вымывалось, вытравливалось — и закачивалось тело новым, свежим, жгущим. Дил Бронкс оживал. Он превращался из выжатой мочалки в человека. И он был готов к драке, к бою, к чему угодно… только выбитые зубы не могли вырасти столь быстро, но это потом. А сейчас?
Дил выскочил из отсека черной сверкающей пантерой. I, Подбежал к жене. Обнял ее, усмиряя град обрушившихся на голову кулачков, поцеловал, потом еще и еще… она размякла, затихла в его могучих объятиях.
