Граф Петер стремительно вошел в гостиную и остановился, широко расставив ноги. Он был при полном параде: в старинном мундире с генеральскими знаками Различия.
— А, вот вы где!
Вошедший следом ливрейный охранник тревожно взглянул на Эйрела и Корделию и исчез, не дожидаясь, пока его отпустят.
Взгляд графа уперся в сына.
— Ты! Ты посмел опозорить меня. Устроил мне западню!
— Боюсь, вы сами себя опозорили, сэр. Не встань вы на этот путь, вы избежали бы западни.
На морщинистом лице графа отразилась борьба чувств — ярость, смущение, гнев и желание оправдаться. «Это смущение виноватого. Он не уверен в себе — поняла Корделия. — Постараемся ухватить эту тень сомнения, — она может оказаться нашим единственным спасением».
Самооправдание взяло верх.
— Я и не должен заниматься этим, — выкрикнул старик. — Это — обязанность женщины. Ее долг — охранять генофонд.
— Было обязанностью женщины. В Период Изоляции, — ровным голосом ответил Эйрел. — Когда единственной реакцией на мутацию было убийство ребенка. Сейчас существуют другие средства.
— Как, должно быть, ужасно чувствовали себя будущие матери во время беременности, не зная, что ждет их дитя — жизнь или смерть, — вслух задумалась Корделия. Одного глотка из этой чаши ей хватит на всю жизнь, а ведь женщины Барраяра вновь и вновь осушали ее до самого дна… Не удивительно, что культура их потомков оказалась такой странной, удивительно, что она не более безумна.
— Ты предаешь всех нас, не справляясь с женой, — заявил граф Петер. — Да разве ты можешь управлять планетой, если не распоряжаешься в собственном доме?
Мимолетная улыбка скользнула по губам адмирала.
— Действительно, с Корделией очень трудно сладить. Ей дважды удавалось от меня улизнуть. И меня по-прежнему изумляет ее добровольное возвращение.
— Вспомни свой долг! По отношению ко мне как к твоему графу, если не как к отцу! Ты — мой вассал, принесший мне клятву. Ты предпочитаешь повиноваться этой инопланетянке, а не мне?
— Да. — Форкосиган-младший посмотрел отцу прямо в глаза. Говорил он уже шепотом. — Так и должно быть. И еще замечу, сэр, что вы напрасно стараетесь перевести разговор с убийства младенца на вопрос о повиновении.
Вы сами давали мне уроки риторики, основанной на ложных посылках.
— В прежние времена ты не посмел бы так говорить со мной.
Да, нынешний расклад получился странным. Я — ваш наследник, этим вы связываете мне руки, но я регент и связываю руки вам. Патовая ситуация. В прежние времена их любили разрешать с помощью войн.
Он снова улыбнулся — или по крайней мере раздвинул губы. У Корделии в голове мелькало что-то вроде рекламного объявления: «Спешите увидеть! Только один раз: непреодолимая сила встречается с несокрушимым препятствием. Пять марок за билет!»
Дверь приоткрылась, и в гостиную заглянул явно взволнованный Куделка:
— Сэр? Извините, что я вас беспокою. Но у нас возникли проблемы с линией правительственной связи.
— В чем дело, лейтенант? — спросил Форкосиган, с трудом переключая внимание. — Опять помехи?
— Главный комм-пульт вообще не работает.
— Несколько часов назад он был в полном порядке. Проверь питание.
— Уже проверил, сэр.
— Вызови техника.
— Без передатчика не могу.
— Ах да. Вызови командира охраны, пусть он его вскроет, и посмотри, может, поломка простая. А потом вызови техника по незашифрованному комму.
— Слушаюсь, сэр, — и Куделка торопливо закрыл дверь.
Граф не желал отступать.
— Я отрекусь от него — от этого существа в госпитале. Я лишу его наследства.
— Это пустая угроза, сэр. Лишить наследства вы можете только меня. Но не своей властью, а посредством императорского указа. С просьбой о котором вам следует обращаться… э-э… ко мне. — Его зубы сверкнули в угрюмой усмешке. — И я, конечно, вам его пожалую.
— Подумай о Барраяре! — выкрикнул граф. По его скулам ходили желваки. — Подумай, какой пример ты подаешь!
— О нем я уже думал. — Он помолчал. — Мы с вами, сэр, никогда не управляли боем из тыла. Там, где прошел Форкосиган, возможно, пройдут и другие. Такая вот… реформа личным примером.
— Это годится для других планет! Наш мир не может позволить себе такой роскоши. Мы и так еле держимся. Мы не можем тащить на себе груз миллионов калек!
— Миллионов? — удивился адмирал. — Теперь вы пытаетесь экстраполировать единицу на бесконечность. Слабый аргумент, сэр, не на вашем уровне.
— И разве, — тихо сказала Корделия, — не каждый в отдельности должен решать, что именно он или она смогут вынести?
Петер набросился на нее:
— Да, а кто платит за все это? Империя. Лаборатория Ваагена получает деньги на военные исследования. Весь Барраяр платит, чтобы продлить жизнь твоему уроду.
Смутившись, Корделия ответила:
— Возможно, это более выгодное вложение денег, чем вы думаете.
Старик презрительно фыркнул и, больше не обращая на нее внимания, снова повернулся к сыну.
— Итак, ты твердо решил навязать нам ЭТО. Нашей семье. Я не могу убедить тебя, не могу тебе приказать… Хорошо. Ты так рвешься к переменам — вот тебе перемены. Я не желаю, чтобы этот урод носил мое имя. В этом-то я волен, даже если бессилен в остальном.
Губы Эйрела сжались, ноздри раздулись, но он не пошевелился. Забытый доклад так и остался в его руках. Он не потерял контроля над своими пальцами, не давая им судорожно сжаться.
— Как вам угодно, сэр.
— Назовем его Майлзом Нейсмитом Форкосиганом, — сказала Корделия, внешне спокойная, хотя ее подташнивало и внутри все тряслось. — Мой отец с удовольствием даст ему свое имя.
— Твой отец мертв, — отрезал граф.
Сгорел в бушующем пламени при аварии катера больше десяти лет тому назад… Закрывая глаза, она до сих Пор иногда видела отпечатки его смерти на своей сетчатке — ярко-красные и пронзительно-синие.
— Он не ушел от нас — пока я живу и помню.
Граф дернулся, словно от удара током. Культ предков на Барраяре граничил с обожествлением — здесь считали, что именно память не дает душам умереть. Может, сегодня его собственная смерть холодком пробежала по его жилам? Он зашел слишком далеко, понимал это, но уже не мог отступить.
— Ничем, ничем тебя не пронять! Ну так вот тебе. — Он вперил в сына яростный взгляд. — Вон из моего дома! Из обоих домов. Забирай свою женщину и убирайся. Сегодня же!
Осторожно отложив доклад, Форкосиган-младший встал.
— Хорошо, сэр.
— Ты готов бросить свой дом?!
— Мой дом — это не здания. Это — человек, — серьезно проговорил Эйрел. А потом неохотно добавил: — Люди.
