— Нет. Даже разгружались сами. Выгрузились, Лийо связался со станцией, оттуда пришли и забрали груз.
— И наоборот?
— И наоборот. Понимаешь, Хэл, мы об этом не говорили. Перед рейсом, на Гвараме, у нас была портовая инспекция. Проверяли линии связи. Чтоб ты понял… на наших кораблях связь — это единственное, что всегда в порядке.
— А это тебе странным не показалось?
— Показалось. А еще показалось, что Лийо знает, в чем дело, только не хочет говорить. А ты?
— Догадываюсь.
— Что?
— Думаю, тюрьма. Если б что-то секретное, черта с два вашу жестянку туда бы пустили.
— Думаешь или уверен?
— Пока только думаю, малыш. Вот свалимся мы на Ктен… нам помощь нужна?
— Почти нет. Достаточно, чтоб не мешали.
— Значит, нужна.
Майх усмехнулся.
— Тогда давай думать. Предположим, тюрьма. Вроде, пока сходится… по намекам. А зачем? На Планете тюрем мало?
Нет, брат, хватает. С жильем туго, а тюрем хватает. А тут Ктен. Вези черт-те куда, продукты ему, кислород… Это сколько же стоит человека на такой станции содержать?
— Достаточно дорого.
— Вот видишь. Вроде глупо… а не глупо. Понимаешь, на Планете ведь человека без следа не упрячешь. Хоть на превентивный, а бумага нужна.
— Ну и что?
— Бумага — это след, Майх. Раз бумага — значит, пойдет через бюро регистрации, через картотеку. А это уже вторая бухгалтерия — электронная. Информационная система, понимаешь? Тут уже никакой контроль не поможет… есть такие способы. Кто с информационными сетями работает — как я — везде концы найдет.
— Значит, если человек должен исчезнуть…
— Его просто убивают, Майх.
— А если его нельзя убивать?
— Убивать всех можно. Это не вопрос. Тут по-другому надо: а если его невыгодно убивать?
— Кого и почему?
— Мгм. Вот уже вопрос. Это ты в точку. Кого невыгодно убивать? Кто имеет цену сам по себе. Знает или умеет. Или… погоди, что-то такое… А! Исчезновения. Помнишь, у Раса? Об ученых: «кое-кто исчезает»
— Нет, — сказал Майх. — Не помню.
— Был такой разговор. Что, мол, кое-кто из ученых исчезает. А что, не торчит! И сразу «почему» получается.
Смотри: компания, в общем-то, тесная, и связями все проросло, как грибница. Куда ты его не сунь, найдут, и возню поднимут — свой. А тут запихал на Ктен и пусть работает… глядишь, окупится кислород, а?
— И возят туда не часто, — задумчиво сказал Майх. — Раз уже случайный корабль послали. Похоже. Ну, и что?
— Думай, парень. За Намроном у нас дырка, между прочим.
— Подумаю, — сказал Майх.
Конец полета выдался не легче, чем начало. Снова любимые забавы: то перегрузка, то невесомость — делать нечего: сиди, пристегнувшись, и пялься на обзорный экран. Скучная картинка — темень, звезды, да багровый огонь Фаранела.
Фаранел набухал на глазах; рос, расползался по экрану, раздвигал и заглатывал звезды. Не фонарик, а круг — буро-желтый, нахальный. Он дрожал в закрытых глазах, когда перегрузки размазывали тело, а когда наплывала невесомость, то казалось: это он тянет в себя. Вот сейчас лопнут ремни, и ухнешь прямиком в эту желтую муть.
Он сожрал уже четверть экрана, когда снизу мячиком выпрыгнул Ктен. Просто светлая пустяковинка, но Хэлан сразу понял, что это Ктен.
— Дотянули! — сказал Майх и сверкнул зубами — очень белыми на почерневшем лице. У него были совсем сумасшедшие глаза: радостные и злые. — Дотянули, а, Хэл?
Хэлан промолчал. Ктен словно сам накатывался на них, выпячивался в неправильный шарик. Приближался, наплывал, растягивался на весь экран. Середина провалилась, это был уже не шар, а какая-то щербатая лоханка.
Рявкнул двигатель, вдавило в кресло; Ктен отъехал в сторону, повернулся набок. Хэлан закрыл глаза. Что будет — то будет — не поможешь.
Их трясло и мотало; двигатель то ревел, то смолкал; и все длилось, и длилось, и уже не было сил даже на страх, и пусть будет, что будет, лишь бы уже конец, и…
И вдруг кончилось. Сразу. Совсем другая, прочная, тишина, и корабль уже не трясет. Он надежно стоит посреди черно-белой равнины, и вокруг колючий частокол горизонта.
Хэлан еле оторвался от экрана, чтобы глянуть на Майха. Майх спал. Обвис на ремнях, и спал, как неживой.
— Майх!
Вскинулся, глянул на экран, шевельнул губами. Медленным, каким-то не своим движением протянул руку, сделал что-то на пульте — и опять заснул.
— Вы очень здоровый человек, господин Керли, — сказал тот, кто назвался врачом, и Хэлан усмехнулся. Не успел бы кое-чего глотнуть — спал бы, как Майх.
— Как вы себя чувствуете?
— Отлично. Даже голова не болит.
— А она и не должна болеть, — спокойно ответил тот, и Хэлан посмотрел на него с большим интересом. Никак не определялся у него этот человек, ни в какую схему не укладывался. Внешность? Тощий, сутулый, ходит как-то боком, локти прижимает, будто боится задеть кого невзначай. А повадка доброго доктора из детской передачи. Сейчас вот по голове погладит и лекарство даст. Уже дал! Вчера по такой дозе вколол, что и я отключился.
Тут, на Ктене, сразу все пошло наперекосяк. Вроде всякого ждал, но чтоб вот так взяли и сунули в карантин… Вот прилетает корабль на махонькую станцию, где сто лет чужих не было. Куда экипаж? В карантин, куда еще? Надо только одну малость забыть: какая это станция и какой это корабль.
А добренький доктор молчит, разглядывает. Надо думать обшарили все-таки, пока спал. На интересные мысли их, должно быть, мои карманы навели!
— Доктор, — спросил он, — а вы давно здесь?
— Как вам сказать? Некоторое время. А почему это вас интересует?
— Да так. Показалось, что вы не из старожилов.
Наклонил голову набок, приподнял брови. Внимание в глазах осталось, а вот ласки как не бывало.
— Почему?
— Да вот сидите, ни о чем не спросите. Свежий человек все-таки.
— Вам очень хочется втянуть меня в разговор, господин Керли? — мягко спросил врач. — Боюсь, я не могу себе этого позволить. Поговорим лучше о вашем здоровье.
— Зачем? Сами же сказали: здоров. Ну, так давайте хоть познакомимся. А то вы все «господин», а я просто «доктор». Как вас зовут?
— А вас? — так же мягко, спокойно, вроде и без угрозы.
— Хэлан Ктар, бывший сыщик уголовной полиции.
— Громкое имя. И вы можете его удостоверить?
— А как же. Вы в моих карманах рылись?
— К сожалению, да. И то, что там оказалось…
— Сувениры, доктор. Взял кое-что на память.
— О ком?
— О тех, кто нас ловил. Что, не очень убедительно?
— Нет, — сказал врач с сожалением.
— Ничего, придется поверить. Вы первый поверите.
