Джон Блэгден. – Вот это я и называю разумными мерами предосторожности. Я занялся бы ими, даже если бы мне должны были вырезать аппендикс. Мне следовало обо всем подумать заранее. – Он тяжело вздохнул. – Каковы шансы, Пит? Я давно тебя знаю, ответь честно.
Пит Деннис резко отмахнулся.
– Слушай, Джек, шансы есть при любой операции. В том числе при удалении зуба. Но…
– Спасибо, – перебил Джон Блэгден. – Вот это я и хотел знать.
– Не глупи.
– Даже не думал. В конце концов, это я уже проходил. Когда приедет Эбботт?
– В десять, в половине одиннадцатого – как только закончится совещание. – В голосе Пита Денниса послышалось облегчение. Он улыбнулся приятной некрасивой улыбкой. – Я буду с ним. Может, он и задержится, но в своем деле он мастер. А потом, когда он закончит, мы сможем обсудить все как следует. – Он поднялся. – Фрэнсис передает привет. Она уже приезжала навестить тебя, но у нее простуда. И, Джек, это всего лишь небольшая заминка. Так тебе и следует считать. Не хочу, чтобы ты думал иначе.
– Договорились, – сказал Джон Блэгден и проводил взглядом широкие плечи, исчезающие за дверью. Старина Пит. Они встретились впервые двадцать лет назад. Они пили пиво у Джерри с человеком, который умер, человеком, который ничего не добился, и профессором Уилсоном по прозвищу «Крюки», вокруг которого потом разгорелся скандал. А сейчас Пит – первоклассный врач, а сам он – известный писатель. Но у врача преимущество перед писателем – он ближе к телу. Если Пит сказал, что операция пройдет успешно, она пройдет успешно.
Ему принесли поднос, и он поел, стараясь не подпускать к себе нечто. Когда поднос унесли и он перешучивался с сестрой, нечто вернулось так, что его уже было невозможно отрицать, – усвоенное, машинальное знание. Дело писателя – смотреть и слушать, отмечать выражения, интонации, записывать их на восковой пластинке мозга. И поэтому он видел и слышал. Пит был отменно хорош в своем деле, но он понял, что его случай тревожит Пита. И он лежал тихо, принимая эти мысли под звуки двух радиоприемников.
Врачи не виноваты, что в больнице тонкие стены – они этого не хотели, но больницу проектировал архитектор. Врачи не виноваты, что его организму понадобилась еще одна операция. И никто не виноват. Это просто случилось, и оно было, как осколок льда.
Это случилось с мистером Шервудом дальше по коридору, это медленно происходило по соседству, за дверью с табличкой «Посещений нет». Мистер Шервуд умирал два дня и довольно шумно. Бывали времена, когда его слышали все, даже при закрытых дверях. Он звал свою мать, словно умирающий во второсортном романе; он старательно и громко разъяснял бесконечные подробности сделки, в которой его, похоже, обманули два брата по фамилии Первис. Даже написанная спросонья сцена смерти и то была бы лучше, настолько все это было скверно построено и банально, но в конце концов мистер Шервуд умер, и «Посещений нет» в итоге умрет. Так что вот так.
Сейчас стоило бы почитать, но у него не было настроения. Если бы прошлым летом он не ленился, теперь две трети романа было бы уже готово. А если бы не приходилось отвлекаться на Ма Хаджинс, то законченный роман был бы уже на стадии корректуры в гранках. Тем лучше. Не умирать же, не закончив действительно хорошую книгу, что бы там кто ни говорил.
Он включил радио – станция не имела значения. Из шумов и потрескивания возник внезапно и властно оживленный, ласковый голос, даря покой и утешение всему человечеству: «И на следующей неделе, в этот же самый час, мы надеемся, что все вы снова будете нашими гостями на ужине у тетушки Мэнди, возвращающем нам блеск и очарование давних плантаторских времен. А пока спасибо вам, Кей Кибби и ваши “Играющие на джагах из Джагтауна”, особая благодарность вам, Дорис Делаван – за незабвенную свежесть, приданную прекрасным песням Стивена Фостера. Тетушка Мэнди и “Плантейшн Порк Продактс” желают всем вам спокойной ночи и улыбок!»
Голос помедлил на последних словах – нежно, значительно, сожалея о предстоящем уходе. Ударил гонг. «Сейчас восемь тридцать вечера по «Хокаю» – Х-О-К-А-Ю – хронометру нации», – многозначительно изрек другой голос. Джон Блэгден выключил радио.
Да, задумался он. Восемь тридцать вечера. Дети готовятся ко сну. Он обнаружил, что ладони взмокли. Лучше остановиться. Но включать радио снова бесполезно.
Пронзительным лихорадочным зрением он увидел яркий, освещенный, милый кукольный домик – жизнь, которую построил вместе с Розали. Нечего больше желать – только сохранить то, что есть. Но желания или отказы тут ни при чем.
Он вновь поймал себя на том, что задумался, пытаясь найти логику этого сценария. Все это были бесценные и не имеющие ценности воспоминания – от вида серебряного флакончика с одеколоном на комоде матери до поцелуев с желтоволосой девчонкой по имени Розали Марш в такси на Пятьдесят шестой улице, без раздумий и навсегда. К этим воспоминаниям относились пейзажи, мебель и люди, бедность, Чарли Фентрисс, лица двоих детей и собственная фамилия на обложке книги. Вместе они составляли жизнь, и больше никто не мог узнать их во всей полноте. Должна же быть какая-то логика и сценарий. А вместо этого виделись лишь пробелы и вспышки, словно местность, на которую смотришь ночью из окна поезда.
Довольно комфортабельного поезда, с которым свыкаешься, заткнув билет за ленту на шляпе. До тех пор, пока вдруг не возникает пункт прибытия – станция под названием «Посещений нет». Он отчетливо видел ее – голая зимняя платформа. А за ней – ночь, снег и изначальный холод. Он видел, как маленький Джон Блэгден сходит с поезда на платформу и останавливается на ней, ничтожный, одинокий и испуганный.
В дверь постучали, Джона Блэгдена прошиб пот. Но оказалось, это всего лишь черноволосый интерн, которому нравилось слыть компанейским.
– Ну, мистер Блэгден, – заговорил он, – все хорошо?
– Замечательно, – ответил Джон Блэгден, собравшись с духом. – Как вам представление?
– Я смеялся до упаду. Он в своем деле мастер, верно?
– Джордж Крэндолл? – уточнил Джон Блэгден. – Да, он на редкость талантлив. И конечно, Джимми Тревор выступает прекрасно.
– Вы с ним знакомы? – заинтересовался интерн. – Какой он?
– Да, встречался временами. Славный малый, очень приятный и скромный. Он женат на Бетти Данн – она просто конфетка. Мы принимали их у себя.
Все это прозвучало весело и занятно. Интерн впечатлился, на что и был расчет. Твой выход, Джон Блэгден, – расскажи какие-нибудь завлекательные случаи из жизни литераторов. Парнишка славный, он все еще считает, будто писатели и артисты –
