Вой и свистящее шипенье двигателей. Сполохи огня, клубы пара скрывают обзор.
Голос из динамика. Десятисекундная готовность: десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один — пуск!
Последнее слово тонет в реве старта. Сильная вибрация, резко возрастает тяжесть. Секунду корпус ракеты сотрясается от дрожи, потом отрывается от пусковой платформы; стартовая площадка, долина Санта-Моники, унылые холмы быстро уходят вниз, вот уже видно морское побережье… Еще несколько тяжелых вздохов под грузом ускорения, и Земля — всего-навсего шар, парящий в черном, затканном звездами пространстве.
Барри переводит дух. Счастье захлестывает его: о таком он даже мечтать не смел — и вот ведет ракету к Сириусу… А рядом брат, нуждающийся в его помощи и получающий ее… Он смотрит направо, но там ничего нет. А слева… Ютта тоже исчезла.
Неописуемое разочарование.
Барри озадаченно оглядывается. Проводит ладонью по глазам, опасаясь, что все это обман зрения. Окружающие предметы начинают бледнеть, короткая вспышка, горизонт опрокидывается — и внезапно Барри опять в кабине глоборамы. Он безмерно разочарован и сбит с толку, не понимает, реальность перед ним или частица сна, в котором он заблудился.
ВЕЧЕР ВЕСТИБЮЛЬ ГЛОБОРАМЫ
Открывается дверь. Входит билетер, отстегивает ремни.
Билетер. Вы превысили время на двенадцать минут. Что, сигнала не заметили?
Барри, не говоря ни слова, изумленно глядит на него, встает; билетер выпроваживает его за дверь.
Билетер. Стоп! Вы задолжали мне еще двенадцать долларов. (Смотрит на счетчик.) Ровно двенадцать долларов шестьдесят пять центов.
Барри. Где Ютта? Где Гас?
Билетер. Двенадцать шестьдесят пять.
Барри достает деньги. Чувство раздражения и досады.
Барри. Где Гас?
Билетер. Какой Гас? Какая Ютта? Барри. Гас Гриффин! Ведь вот только что… Билетер. Слушайте, мистер, если нервишки шалят, так вам надо не сюда. Ну и ну, совсем парень свихнулся.
Он пересчитывает деньги, полученные от Барри, отворачивается, уходит в кассу.
В гостиницу Барри возвращается, еще не вполне опомнившись. Вот почему в первые минуты он с удивлением смотрит на Ютту, шагнувшую ему навстречу. Она отнюдь не приветлива. Все то же раздражение и досада.
Ютта. Я жду уже двадцать минут. Где вы пропадаете?
Барри смотрит на часы, морщит лоб.
Барри. Извините, все как-то перепуталось. Ютта. Да что с вами такое? Вы забыли о нашей встрече?
Барри. Нет-нет, что вы.
Ютта. Вам больше не хочется повидать Гаса?
Барри. Почему? Хочется.
Они садятся за столик.
Барри. Ну как? Можно к нему съездить? Он у себя на вилле?
Ютта. О чем вы? (Испытующе смотрит на него.) Все не так просто, как вам кажется. А колдовать я не умею. Может, завтра, может, послезавтра. Мне надо увидеть его. Если что-нибудь выйдет, я вам позвоню.
Барри (раздраженно). Завтра или послезавтра! (Невольно повышает голос.) Слушайте, ну к чему эта комедия?! Речь идет как-никак о моем брате! Разве я не вправе повидаться с родным братом?
Ютта с неудовольствием замечает, что на них обращают внимание.
Ютта. В чем дело, Барри? Возьмите себя в руки! Если вы устроите тут скандал, вам никогда не увидеть брата!
Барри затихает. Порыв иссяк, и тотчас до его сознания доходит вся щекотливость ситуации.
Барри. Извините меня.
Ютта. Да, кстати, есть тут одна мелочь… У меня будут расходы.
Барри вздергивает плечи. Барри (с ощущением неловкости). Сколько?
Ютта. Пятисот долларов хватит-для начала.
Барри достает деньги, незаметно передает Ютте. Она бросает взгляд на купюры, встает и, не прощаясь, уходит. Барри чувствует, что за ним кто-то наблюдает, и, оглянувшись, видит Нелли.
Нелли. Ты дал ей денег? За что?
Барри. Почему тебя это интересует?
Нелли садится на стул, где только что сидела Ютта. Нелли. Она же просто обирает тебя. Неужели не видишь?
Барри. Ты знаешь ее?
Нелли чуточку медлит.
Нелли. Нет, но я знаю этот тип женщин. Что ты получишь взамен?
Барри. Она обещала свести меня с Гасом.
Нелли (саркастически). Ах, с Гасом. Чудесно! Хоть что-то за свои денежки получишь.
Барри. В конце концов, это мое дело. Тебе-то что до моих денег?
Нелли. А еще у тебя есть?
Барри заглядывает в бумажник. Барри. Да.
Нелли. Так что ж мы тут сидим? Пошли, устроим себе хорошенький вечерок!
По лицу Барри заметно, что ему совсем этого не хочется. Но вечерок в обществе Нелли все-таки лучше, чем в одиночестве. Он встает, она берет его под руку и мягко увлекает за собой.
Раздражение медленно отступает. Запах лаванды.
Шестнадцать лет, возраст совершеннолетия — рубеж для взрослеющего поколения. Дети покидают семьи, еще два года продолжают учебу, только на более высокой ступени. Гас удачно выдержал тесты и был зачислен в технический колледж, сделал первый шаг к специализации, за которым по завершении общеобразовательного курса последует профессиональное распределение и новая учебная подготовка, на сей раз узкоспециализированная, нацеленная на будущую деятельность, подобранную с учетом задатков и способностей.
Барри опять предстояло два года прожить в разлуке с братом. Впрочем, он уже был достаточно самостоятелен, чтобы в группах и компаниях подростков не дать себя в обиду, обойтись без поддержки старшего брата, и он не рвал эти отношения полностью. А все же что-то утратилось, что-то существенное, мотив, наделявший его поступки смыслом, стимул, возбуждавший в нем напряженный интерес, сеявший тревогу и сомнения, но, с другой стороны, приносивший удовлетворение — вот ведь сколько сумел выдержать и преодолеть. Телевидение вновь заняло довольно большое место в жизни Барри; как и прочие средства массовой информации, оно быстро развивалось, экраны стали огромными, во всю стену, изображение приобрело объемность — зритель как бы заглядывал через окно в иной мир, где не было скуки, мир, полный столкновений, борьбы, поражений и побед. С увеличением формата изображения и появлением голографии иллюзия стала еще реалистичнее. О передаче знаний, об образовательной миссии и думать давным-давно забыли. Сошлись на том, что единственная функция телевидения- помочь людям выплеснуть подспудные эмоции, исполнить подавляемые желания, осуществить тайные мечты, иными словами, как бы компенсировать нереализованное стремление к бурной, полной опасностей, зато так много обещающей жизни.
Другие средства массовой информации тоже, по сути, служили тому, чтобы покрыть громадную потребность в переживаниях и чувствах. Никому теперь даже в голову не приходило считать отпуск временем покоя, он был предназначен для физической и душевной разрядки. Все воспринимали это как непреложный факт, а рекламные ролики еще и упорно подчеркивали: свободное время есть награда за выполненную работу, компенсация за однообразность бытия среди массы, клапан для подавляемых желаний и стремлений, которые каждый носит в себе и однажды-ради сохранения равновесия — обязан выпустить на волю. Конечно, подлинных приключений представителям многомиллиардного населения ждать было неоткуда — зато к их услугам были сконструированные эмоции, заготовленная заранее щекотка нервов, рассчитанное напряжение, имитация успеха, точно под стать потребностям, по разным ценам, доступно для каждого. И надо сказать, тут непременно учитывалась индивидуальность, переживания отнюдь не были стандартными, на одну колодку, нет, они отличались своеобразием, личной окраской, созданной на основе последних достижений науки об инстинктах и исследования мотивов человеческого поведения.
