— У вас, насколько я знаю, тоже были потери, — черная шапочка снова сделала короткое движение.
Не менее интересно. Голова г-на Талена посреди нимского амфитеатра, а также не вполне приличная свара между многочисленными желающими приписать себе этот несколько безвкусный жест, были вполне в духе Волкова. Однако никаких ниточек граф пока не обнаружил. Собственно, следствие — и официальное, и неофициальное — в настоящий момент находилось в тупике. Смерть Талена могла быть случайностью. А могла… и делом рук нынешнего собеседника. Г-ну Уэмуре сейчас очень, очень нужен конфликт между Аахеном и ЕРФ.
Волков графу скорее нравился. Он — а это было исключительно редким делом — сумел Сен-Жермена удивить. Казалось бы: сепаратист, прямолинеен, делает ставку на силу — а все удары под углом, все рикошетом. Быстро, неожиданно — и с той стороны, где никто и не думает ждать. И дёшево, обязательно дёшево. В другой ситуации Сен-Жермен подождал бы, посмотрел: а вдруг возможен компромисс, а вдруг из Волкова можно вырастить если не союзника, то хотя бы одну из многих сил, которые тащат систему каждый в свою сторону — и тем удерживают ее в равновесии. Но Волков слишком нравился молодым. У него был реальный шанс. В этом смысле господин Уэмура куда предпочтительнее. Из него получалось роскошное пугало. Мейсенского фарфора, в стиле шинуазери[44].
Поэтому в сложившейся ситуации предпочтительнее было оказать поддержку господину Уэмуре. Но — не прямую.
— Да, у нас были потери, — граф даже не пытался изображать скорбь. — Мой птенец был неосторожен и любил эффектно себя подать. Ему и подыграли…
— В нашей истории тоже был варварский период, когда в обычай вошло собирать головы противников, — понимающе кивнул гость. — Но не назвать при этом своё имя считалось верхом невежливости.
— Времена меняются, — граф тронул набалдашником трости розу, из чашечки цветка выполз недовольный шмель. — Кроме того, желающих присвоить себе славу оказалось столько, что между ними трудно сделать выбор.
— Вы слышали о резне в Копенгагене? — господин Уэмура неуловимым движением развернул тэссэн и рассёк шмеля надвое в полете.
Сен-Жермен кивнул. Он не только слышал о ней. Он собирался использовать этот инцидент, вкупе со смертью Талена, для того, чтобы убедить коллег в необходимости создания «более тесных связей между региональными службами»… вернее, фактическом переподчинении ряда департаментов Аахену. На полный успех, конечно, рассчитывать не приходится, но капля камень точит, и чем глубже проникает, тем больше узнает о структуре камня и линиях сопротивления.
— Очень прискорбный случай.
Господин Левый Министр, снова взмахнул тэссэном. Волна воздуха из-под разукрашенного соснами и журавлями веера унесла останки шмеля в траву.
— О да. У криминалистов есть понятие «почерка» преступника. Сопоставляя события в Копенгагене и Ниме, я вижу одну руку. Ту же, что действовала в Зальцбурге. А если рука та же — значит, и голова.
Последний вывод был вовсе не так очевиден. Это обычный риск, когда действуешь чужими руками — никак нельзя быть уверенным, что эти руки завтра не натворят лишнего.
Граф позволил господину Левому Министру прочесть свой скепсис.
— Наследники Рима, — кукольные губки господина Левого Министра чуть приподнялись. — Вы, европейцы, мыслите в категориях римского права. Мы мыслим в категориях права, освящённого куда более древней традицией. Согласно этому праву, формальная виновность или невиновность имеют меньшее значение, чем сохранение мирового порядка.
— Вы готовы предъявить обвинение на сессии?
Иными словами — вы будете драться, господин Уэмура? Готовы ли вы подпортить о чужие когти белый шёлк и золотую парчу своих церемониальных одежд? Потому что улик у вас нет. Ни в случае с Литтенхаймом, несомненном, ни в случае с Таленом, куда как сомнительном.
— Нет, — с легким, кажется, сожалением, ах, какой красивый оттенок, сказал Уэмура, — я не могу пренебрегать обычаями.
Сен-Жермен не улыбнулся — ни губами, ни глазами, ни воздухом вокруг себя. Фудзивара но Митидзанэ, может быть, тоже не был старейшим из живущих. Но Волкова он возрастом превосходил едва не вдвое. Или даже больше, чем вдвое. Для такого неравного боя недостаточно формального повода.
— Почему-то мне кажется, что ваш противник пренебрежёт обычаями, если сочтёт нужным, — сказал он.
По некоторым данным, господин Левый Министр в бытность свою полковником императорской армии как-то сошёлся на длину клинка с господином Волковым, в бытность его ротмистром царской армии. Оба остались живы. Вероятно, разница в возрасте не была таким уж решительным преимуществом. И всё же вряд ли господин Уэмура боится столкновения. Вернее, он боится именно столкновения. Он претендует на лидерство, да, но не по праву сильного, а по праву авторитета. Ему не по чину вызывать вдвое младшего.
— Я не могу ими пренебречь, — качнулась шапочка. — Это вопрос чести, господин де Сен-Жермен.
— Не сомневаюсь, что у вас есть решение, не нарушающее принятых понятий о чести.
…потому что если его нет, господин Уэмура, то проще вам будет облиться благовонными маслами и войти в кислородную камеру…
— Есть, — господин Уэмура снова развернул тэссэн, на этот раз используя его по прямому назначению, чтобы разогнать застоявшийся предзакатный воздух. — По ту сторону границы многие недовольны. Если это недовольство сменит форму, оно останется внутренним делом региона и никак не коснётся нашей чести. Ведь нельзя сказать, что в Европейской России такого не случалось раньше.
Чего нельзя, того нельзя. Всего каких-то два года назад. При Рождественском российскую лодку изрядно раскачали, и Волков, отдадим ему должное, много способствовал стабилизации. Но тот, кто взялся бы раскачивать лодку снова…
— Не найдёт, — кивнул де Сен-Жермен, — если перемены будут носить… конструктивный характер. ССН был создан для борьбы с хаосом.
…И если ценой головы Волкова станет распад его региона, то для Аахена игра не стоит свеч. А из двоих присутствующих Сен-Жермен — младший. И он совершенно не связан условностями.
Зелёный парк, золотые пруды, золотой воздух над дорожками, совершенный план, начерченный в этом воздухе. Круглоглазые люди очень легко вычисляли связи, рассчитывали цепочки. Положи перед ними несколько камешков правильной формы и окраски — и они сами восстановят картину. И сами в нее поверят. И, возможно, на тот момент это даже будет правдой. Только потом где-нибудь далеко еще один камешек повернется другой стороной, изменит цвет — и те, кого догонит лавина, даже не успеют понять, откуда вокруг появилось столько белого…
