- Ну, ты, брат, даешь, - сказал лысый и поскреб ногтем лысину.
Мне показалось, что закачалась скамейка. Можно ли вырастить клон человека из ядра клеток кожи или языка, или, скажем, крови? Вот вопрос! Что если попробовать?.. Когда я встал со скамьи, мне показалось, что качнулась под ногами земля.
- Ты куда? - не меняя позы, шахматный враг поднял голову и уставился на меня с открытым ртом.
Клон человека! Это был мат всем будущим моим врагам и противникам.
- Я счас, - сказал я.
Идея состояла в том, чтобы ядро нашей клетки, содержащее набор разнородных генов, скажем, черепахи (нам удалось добыть у индийских друзей геном черепахи возрастом свыше 250 лет), какого-то моллюска (северная речная жемчужница, не имеющая программы старения) и, к примеру, секвойи, живущей, как известно, сотни и даже тысячи лет, пересадить это многонациональное ядро в энуклеированную яйцеклетку. И вырастить плод! Живого ребенка, клон... Который мог бы жить, по идее, тысячу лет. Это была сумасшедшая идея! Тинка бы повертела пальцем у моего виска!
Но дело было не только в получении возможности увеличения продолжительности жизни. Все коварство этого шага таилось в другом. Хотя клоны еще и не ходили по улицам...
- Я счас, - повторил я и повернулся, чтобы уйти.
Я понимал, что эта идея может стоить человечеству жизни, что химеры и уроды заполонят пространство между землей и небом, что человек может превратиться в невиданное до сих пор на земле чудо-чудище, что...
Тинка бы своим острословым кляпом заткнула мне пасть...
- Сдаешься?! - победительно спросил беззубый рот.
Испустив радостный крик и восторженно озираясь, победитель только что разыгравшейся партии шумно зашелестел своими ладонями.
- Конечно, - улыбнулся я, и не думая сдаваться, - еще как.
Никакие взлеты фантазии не в состоянии представить даже в общих чертах последствия такого вмешательства в жизнь клеточного ядра человека. Атомному ядру такое и не снилось! Здесь нельзя торопиться: нужно быть прозорливым, умным, бережным и осторожным. Все это было понятно и дятлу, но уже тогда любопытство побеждало во мне осторожность. Любопытство мало подвластно разуму. Даже безгрешный Адам не устоял перед соблазном ощутить запах яблока. И вкус золотого налива, как известно, пришелся ему по душе. Как же нам устоять, маленьким и грешным? Мы чему угодно найдем оправдание.
- То-то, - сказал лысый победитель и тотчас потерял ко мне интерес.
А мысль моя продолжала лихорадочно биться. Экспериментировать можно бы и на бабочках-однодневках, - думал я, - на разных там мушках, жучках-паучках... Потом на мышах, на крысах... Пусть попробуют пожить дольше обычного, а мы посмотрим...
Но клонировать человека!
В моей голове был настоящий цугцванг! Или цейтнот?
Тинка бы все испортила! Хорошо, что ее не было рядом.
Но мы и без нее уверенно вступали в мир большой науки.
- И вступили? - спрашивает Лена.
- Ты же знаешь.
Вскоре мы были приглашены в Москву на международный съезд геронтологов. Жора встретил меня на вокзале. Мой доклад слушали, как всегда, с особым вниманием. Я еще не кончил его, когда раздались аплодисменты, а за ними хлынул жаркий поток славословий. Такого я не ждал! Тема была так актуальна, что произвела эффект разорвавшейся бомбы: клон?! В провинции?! Ну уж нет! Слово «клон» ни разу не прозвучало, но каждый о нем подумал. Природой нам дан дар воображения, видимо, поэтому мы так алчно и ненасытно впитываем в себя все запретное и таинственное.
- Слушай, - сказал тогда Жора, - ты гений...
Потом мы сидели на Арбате в пивбаре.
- Определенно, - добавил он, - ну давай, выкладывай...
Мне казалось, я был для него неплохим сотрапезником, которому он мог без стеснения рассказывать о своих успехах и трудностях. Мы говорили до самого закрытия и затем у него дома, всю ночь.
Никто уже не спорил по существу нашего открытия, не подвергал сомнению полученные факты. Во многих лабораториях мира их вскоре подтвердили и кое в чем нас даже опередили. Этого следовало ожидать, так как люди работали не в подвальных помещениях, а в хорошо оснащенных и достойно финансируемых лабораториях.
- Здесь уже ходят слухи, - сказал Жора, - что Академия Швеции рассматривает вопрос о включении цикла твоих работ в список на соискание Нобелевской премии в области биологии и медицины.
- Ух, ты! - воскликнул я, у меня, конечно, екнуло в груди. - Не может быть!
- Это переворот во взглядах на жизнь, - сказал Жора, - так что вполне может быть... Нужно все должным образом оформить и достойно преподнести. Я знаю, как это сделать, - Жора прикурил сигарету, глубоко затянулся и даже закрыл от удовольствия глаза. - Слыхал, - неожиданно сказал он, медленно выпуская из себя дым, - в Штатах кого-то тюкнули чем-то невидимым, неслыханным... Никаких следов. Интеллектом!
Я не понимал, к чему была сказана эта фраза: при чем тут какое-то интеллектуальное убийство к нашему разговору о модификации генов? Тут я вспомнил Юру. Он коллекционировал способы интеллектуальных убийств.
- Оружие, - сказал Жора одно только слово и сделал очередную затяжку. Несколько секунд он испытующе смотрел на меня, а затем добавил: - Гены - как цель, как мишень... - Он выдержал небольшую паузу и еще раз уточнил: - Этническое оружие, понимаешь? - Я не понимал. - Ты не думал об этом? - горячился он.
Об этом невозможно было не думать, но я покачал головой, мол, нет, не думал.
- Не думал, - повторил я вслух.
Об этом говорил весь мир, и это не могло нас не интересовать, хотя наши мысли и были направлены в противоположную сторону. Мы думали не о войне с человеком, а о битве за него.
Жора отвел от меня свой пристальный взгляд и не стал развивать тему. Дома у него мы долго не спали, болтали. Потом я откровенно зевал.
- Слушай, - вдруг сказал он, - валяй-ка сюда, к нам... - За окнами уже брезжил рассвет. - У меня прекрасные девочки, мы тебя женим...
- Я женат.
- Когда ты успел? Я этого не знал. Знаешь, здесь такие возможности...
У меня слипались глаза.
- Слушай, мы тут с тобой...
Этим он еще раз подтвердил мою уверенность в том, что и подвалы бань могут удивлять высокий научный мир своими смелыми достижениями.
Он что-то еще говорил, но я уже не слышал его. В ту ночь о клоне я даже не обмолвился. Что касается Тинки... Ой!.. Да какие тут могли быть Тины или Тани, или Тони, или Тамары, когда голова просто разрывалась от...
А вы думали!..
В кулуарах я по-прежнему был окружен вниманием участников съезда, а на банкете, когда внимание сидящих за столом было поглощено торжественными речами и спичами, ко мне подсел молодой человек в черной тройке.
- Покурим?
Он достал пачку «Маrlboro» и щелкнул по ней ногтем большого пальца снизу. Я взял одну из выскочивших сигарет и приклеил к нижней губе.
- Вообще-то я не курю, - сказал я.
Он поднес зажигалку к моей сигарете, делая вид, что не слышит меня, затем прикурил свою и, чуть повернув голову в сторону, выпустив дым тонкой струйкой, представился:
- Марк Фергюссон.
Без всякого акцента. Я пожал его мягкую, уступчивую руку и назвал себя.
- Кто вас теперь не знает! - восхищенно произнес он.
Затем он сказал несколько сухих, но, по его мнению, впечатляющих фраз. От имени правительства он предложил сотрудничество по созданию технологии, - он так и сказал, - технологии продления жизни человека. Какого правительства? Этого он не уточнил, а я не спрашивал. Ясно было, что Марк Фергюссон не может работать в нашем правительстве.
- Вы ни в чем не будете нуждаться.
От него пахло чем-то заморским, его черные глаза были чуть сощурены, их пронизывающий взгляд холодил сердце. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, и не давал отдыха своему языку. Забытая сигарета, словно в обиде на хозяина, вяло дымилась между указательным и средним пальцами. Он не сделал ни одной затяжки, пепел, казалось, вот-вот упадет на его колено, и я напряженно ждал этого момента.
- Вам, конечно, и поработать придется. Мы хорошо заплатим...
- Я не нуждаюсь, - неожиданно зло отрезал я.
Это была неправда. Все мы не только нуждались, мы жили в жуткой нищете. Но мысль о том, что меня покупают, просто бесила.
Мне казалось, что я стал одним из героев телесериала с хитро закрученной интригой. Загадочная торжественность собеседника, мягкий дорогой коньяк, настороженный пепел... Все это держало меня в напряжении и тешило мое честолюбие. Я вдруг обрел уверенность в том, что наши усилия не пропали даром. Еще бы! Я курил и молчал, он рассказывал. Когда пепел рухнул-таки на лацкан его пиджака (а не на колено, как я рассчитывал), Марк положил сигарету в пепельницу, пальцами правой руки добыл из бокового кармана визитку и опустил ее на скатерть.
