Майкл тоже отметил смятение Ричарда. Он просил его сделать для Симоны побольше игрушек – вроде тех кукол, которые мой муж наделал, когда я донашивала Кэти. Этим куклам Симона до сих пор отдает предпочтение. Они ходят сами собой и выполняют с дюжину словесных команд. Как-то вечером, в хорошем настроении, Ричард подключил к игре и МБ. Симона буквально покатывалась со смеху, когда Мудрец и Бард (Майкл настаивает, чтобы шекспироречивого робота моего мужа называли полным именем) загнал в угол всех трех кукол и завел перед ними любовные сонеты.
Но в последние две недели и МБ не в состоянии потешить Ричарда. Он плохо спит, чего раньше за ним не водилось, и не обнаруживает никаких желаний. Настал перерыв даже в нашей регулярной и разнообразной половой жизни, а значит, мужа действительно терзают демоны. Три дня назад он вышел с утра пораньше наверх – там тоже было утро, теперь наше земное время и раманское синхронизированы – и провел в Нью-Йорке десять часов. Когда я спросила Ричарда, чем он там занимался, то получила ответ – сидел на берегу и глядел на Цилиндрическое море. И он сменил тему.
Майкл с Ричардом убеждены, что кроме нас на острове никого не осталось. Ричард дважды спускался в птичье подземелье – оба раза по стороне, противоположной танку-часовому. Он даже добрался до второго снизу горизонтального уровня, где мне пришлось прыгать, но признаков жизни не обнаружил. В подземелье октопауков вход прегражден двумя замысловатыми решетками, расположенными между крышкой и первой площадкой. Последние четыре месяца Ричард с помощью электроники следил за областью, окружающей логово октопауков; впрочем, учитывая известную двусмысленность показаний, муж настаивает, что уже один визуальный осмотр свидетельствует о том, что решетки не открывались давно.
Месяца два назад мужчины собрали парусную лодку и часа два опробовали ее в Цилиндрическом море. Мы с Симоной махали им с берега. Опасаясь, что биоты-крабы сочтут лодку разновидностью мусора (как случилось, по всей видимости, с первой: мы так и не узнали в точности ее судьбу, потому что, вернувшись к берегу через два дня после ядерной атаки, не обнаружили лодку на месте), Майкл и Ричард вновь разобрали суденышко и отнесли для надежности в подземелье.
Ричард несколько раз говорил, что хотел бы сплавать на юг, поискать место, где можно взобраться на пятисотметровый обрыв. Наша информация о Южном полуцилиндре Рамы весьма скудна. За исключением нескольких дней, проведенных там вместе с экипажем «Ньютона» на охоте за биотом, наши представления об этом регионе ограничиваются грубой мозаикой кадров, в реальном времени передававшихся автоматическими аппаратами «Ньютона». Конечно, исследование юга – вещь восхитительная... возможно, нам даже удастся выяснить, куда удалились октопауки. Но рисковать сейчас нельзя. Наша семья зависит от каждого из троих взрослых – потеря любого может иметь сокрушительные последствия.
Я полагаю, что Майкл О'Тул доволен тем образом жизни, который сложился у него на Раме, в особенности после того, как сконструированный Ричардом большой компьютер облегчил нам доступ к информации. Теперь мы получили возможность воспользоваться всеми энциклопедическими знаниями, хранящимися на борту военного корабля «Ньютон». В настоящее время «единицей изучения» – так Майкл называет свой организованный отдых – является история искусств. В прошлом месяце он все твердил о Медичи, римских папах эпохи Возрождения, Микеланджело, Рафаэле и прочих великих художниках тех времен. Сейчас он увлекся XIX веком, на мой взгляд, более интересным периодом в истории искусства. Мы много спорили о так называемой «революции», которую произвели импрессионисты, однако Майкл не согласен со мной в том, что импрессионизм явился естественной реакцией на изобретение фотоаппарата.
Майкл часами возится с Симоной. Он терпелив, ласков и заботлив. Он тщательно следил за ее развитием и отмечал основные достижения в электронном блокноте. Сейчас Симона уже знает двадцать одну букву из двадцати шести (она путает "C" и "S", "Y" и "V", по каким-то причинам не может справиться с "К"), а в удачный день может сосчитать и до двадцати. По рисункам она умеет различать птиц, октопауков и четыре наиболее часто встречающиеся разновидности биотов. В то же время она может назвать по именам и всех двенадцать апостолов, что не доставляет радости Ричарду. Мы уже успели провести «переговоры в верхах» относительно духовного образования наших дочерей и разошлись в вежливом несогласии.
Но это не считая меня самой. Я в основном счастлива, за исключением тех дней, когда суетливому Ричарду, крикливой Кэти или же просто абсурдности нашей странной жизни удается вывести меня из равновесия. Я всегда занята. Планирую всю повседневную жизнь, решаю, что есть и когда, слежу за распорядком дня у детей, укладываю их спать. И никогда не прекращаю интересоваться тем, куда мы летим... отсутствие ответа не в силах разочаровать меня.
Моя собственная интеллектуальная деятельность куда скромнее, чем я могла бы желать, однако в сутках огромное число часов. Частенько Ричард, Майкл и я затеваем оживленную беседу, абсолютно не нуждающуюся в стимуляции. Но ни тот, ни другой не обнаруживают большого интереса к некоторым областям, бывшим прежде частью моей жизни. В частности, я еще со школы гордилась своими способностями к языкам и лингвистике. Несколько дней назад мне приснился жуткий сон – я забыла все языки, кроме английского. После того в течение двух недель я каждый день проводила часа по два не только за обожаемым французским, но еще и за итальянским и японским.
В прошлом месяце Ричард однажды вывел на черный экран изображение нашего Солнца, окруженного тысячью звезд. Оно, конечно, было ярче прочих, но ненамного. Ричард напомнил нам с Майклом, что мы находимся более чем в двенадцати миллиардах километров от нашей покрытой океанами планеты, обращающейся вокруг заштатной далекой звездочки.
Потом, в тот же вечер, мы смотрели фильм «Королева Алиенора», один из примерно тридцати, прихваченных «Ньютоном» для развлечения экипажа. Фильм довольно точно следовал знаменитым романам отца об Алиеноре Аквитанской. Его снимали во многих местах, которые мы с отцом посещали, когда я была девочкой. Последние сцены фильма, посвященные годам, предшествующим смерти Алиеноры, были отсняты в аббатстве де Фонтевро. Помню, как в четырнадцать лет я стояла в аббатстве перед резным изображением королевы и дрожащей от волнения рукой сжимала ладонь отца. «Ты была великой женщиной, – сказала я тогда, обращаясь к духу королевы, определившей в XII веке историю Франции и Англии. – Такому примеру следует подражать. Я не разочарую тебя».
