— Котик, ты же знаешь, что мне нельзя, — она нехотя отстранилась. — Вылечиться надо после родов.
Вот блин! При живой жене — и трахаться нельзя. Секса хочется до одурения. Неужели и завтра, на мою днюху, не даст?
— Извини, Игорёша плачет, — она принялась укачивать малого, мурлыча под нос. — Вань, принеси бутылочки с молоком, он есть хочет. Няню бы подыскать, а то я свихнусь с ним.
— Прям сегодня?
— Сегодня. Игорёша не даст спокойно отметить, а мне развеяться хочется, нужно, чтобы с ним кто-то сидел.
— Лады, напрягу Макса. Фиг его знает, где искать этих нянь. Ты это, осмотрись. Кухню видела? Студио. Хорошая. И ванная с кабинкой. А с балкона море видно.
— Как, ты говоришь, называется это место?
— Мекензиевы горы.
Прочертив дорожку в пыли, я откинул крышку старенького пианино, взял аккорд: расстроено, чёрт побери! Дребезжит, как телега. Нужно будет настройщика вызвать.
— Ты прав, внутри дом лучше, чем снаружи, — прощебетала Анжелика. — Не хватает только мебели и бытовой техники, давай купим прямо сегодня?
— Издеваешься? Я устал, как чёрт. Пойду, прилягу, телик посмотрю, — я захлопнул крышку. — Если что — зови.
— Сначала Макса напряги, чтобы няню нашёл.
— Ладно-ладно. Иди уже.
Телик был маленький, старый, без пульта. Я включил музыкальный канал, набрал братана и нагрузил его поручениями: найти няню, мебельный салон и перезвонить Анжелке. Развалился на кровати, зевнул и воткнул в экран. Веки слиплись сами собой.
Разбудил меня звонок. Еле продрал глаза: уже утро, а я так и дрыхну одетый, потный. Ну, Анжелка, могла и разбудить!
— Да?
— Братуха, с днём рождения! Бабла полный багажник, и чтобы сотенными купюрами, сын чтобы рос реальным мужиком, как отец, ну, и тёлок самых клёвых!
— Спасибо, Макс, — прохрипел я.
— Ну шо, бухать будем?
— А то!
— Мой подарок тебе — поляна в «Рыбацком стане».
— Я ж с Анжелкой буду.
— Да не вопрос. Хоть с тремя. Короче, сделал всё, что ты просил, и Анжелке телефоны скинул.
— Ты это, — я поскрёб в затылке. — Тачку мне не подгонишь по реальной цене? «Сабурбан» жене отдам, а то тут такие буераки… сам видел.
— Конечно, подгоню, обещал ведь. Тут «мерин» есть… короче… такая цаца, — Макс щёлкнул языком. — Себе думаю взять, но тебе уступлю.
— И шо за тачка?
— Не машина — самолёт! Короче, кабриолет-купе, четыре места; само собой, полный фарш. Короче, приезжай — посмотришь. Авто для белых, отвечаю.
— У него посадка низкая, а тут дороги хреновые. Убью его за месяц.
— Тогда как-нибудь заскочи в мой салон, вариантов море. Когда в гости вас ждать?
— В четыре покатит?
— Только такси возьмите, чтоб бухать можно было. Поедем на моей ляле.
Наш столик был у прозрачной стены, я уселся спиной к залу, чтобы на море втыкать. Прибежал официант — длинный сопляк с прыщавой рожей, осмотрел нас и открыл было рот, но Макс его заткнул:
— Я друг Вячеслава. Это я звонил и делал заказ. Неси, давай!
— Одну минутку, — пацик почесал нос, кивнул и ускакал на кухню.
Солидное заведение, а на работу берут уродов всяких. Хоть бы улыбнулся, сморчок, видит же — солидные люди пришли. Будет он тут ещё рожи корчить.
— А мне здесь нравится, — Анжелка огляделась, поглаживая подаренное колье.
Вскоре стол был собран: молочный поросёнок, сёмга, салаты, шашлык…
— Да мы столько в жизни не сожрём, — глотая слюну, сказал я.
Пацик откупорил водку и разлил по стаканам.
— Мне мартини «Бианко», — улыбнулась Анжелка.
Когда у всех было налито, Макс поднялся и, пригладив ёжик светлых волос, изрёк:
— Ну, короче, за реального пацана Ваньку Шалого! Чес слово, горжусь, что ты мой брат, — Макс положил руку на сердце. — А то, что гниды чернозадые тебя подставили, так на то они и гниды… нечисть, недолюди. А у тебя всё будет пучком! Ну, будьмо!
Чокнулись. Выпили. Закурили. Прищурившись, Макс разглядывал Анжелку, мялся-мялся и сказал-таки:
— Анжелка, у тебя дитё, разве можно тебе пить?
— Во-первых, я не Анжелка, а Анжелика. Во-вторых, я не кормлю. Значит, можно.
— Она у меня умница, грудь бережёт. Жалко, если такое добро испортится.
— А-а-а… Моя кормила. Н-да.
«Зато твоя похожа на корову, и вымя болтается», — подумал я.
Макс налил по второй.
— Ну, чтобы было и нам за это ничего не было.
Выпили. Закусили. Поросёнок таял во рту.
— Вкусно, — сказал я.
— Котик, а помнишь, как мы ездили в Париж? Там такое кафе было… название забыла… Там ещё были вкусные шампиньоны и сыр с плесенью? Как всё-таки у них, во Франции вкусно готовят! А в Италии мне не понравилось…
Она говорила, а я всё мечтал о «мерине». Вот это тачка! Едет тихо, мягко, крыша складывается за двадцать секунд. Ради него можно и хату толкнуть. Тачка, она ведь лицо мужчины. Ну, приехал я на «Сабурбане», братва глянула и забыла. Мало, что ли таких тачек? Другое дело — «мерин». Собралась братва, и тут ты на таком красавце, они все и офигели, и зауважали сразу. Надо будет потом прикупить…
— Слышь, Макс, а коней сколько в движке?
— Сто семьдесят, — сказал брат гордо. — Жрёт, правда, пятнашку литров по городу, но что мы, лохи, по пустякам заморачиваться?
— А то!
— Хочешь покататься? — он прищурился. — Вижу: глазки блестят. Катайся, разрешаю.
— Ну, спасибо, брат! Вместе и полетаем, — я подмигнул, Макс плотоядно ухмыльнулся.
Сидели мы душевно, жратвы было — завались. Надравшись, Макс заказал музыкантам песню Круга «Водочку пьём» — для кореша в день рождения. Анжелка заскучала и постоянно курила. В конце концов она поцеловала меня в щёку и распрощалась. Понятливая у меня жена, не мешает оттягиваться.
— Ну что, по бабам? — Макс потёр руки. — Шалав вызовем или c тёлками так познакомимся?
— Реальным пацанам бабы так давать должны, — я закурил. — Где здесь кабак?
— Есть тут одно место, — сказал Макс уже в машине. — Короче, мужиков там мало, тёлки все породистые. Ну, двинулись?
Стальной конь нёсся по трассе, вылетал на встречную, мчал на красный. Лохотачки шарахались, жались к обочине. Ветер бил по щекам, отрезвляя. Братан врубил магнитолу — взревела музыка. Мы оттягивались по полной и сигналили девкам, девки махали руками.
— Смотри, какие две… — заорал Макс и ударил по тормозам.
Я завертел башкой:
— Где?
— Ща увидишь.
В натуре: блондинка и чёрненькая. Идут, задами крутят, копытцами цокают. Поравнялись с ними: блондинка ничего, худенькая, грудастая, и губы рабочие. Чёрненькая — ни рыба, ни мясо.
