Взял он свой рог редкостной величины, для пиров, если случится заехать в другой город, и бочонок для пьяных медов. Все вещи положил в плащ и завязал в узел. Потом из угла достал покрытый пылью ведерный шлем с вмятинами от ударов и богатырский корабельный круглый щит, весь иссеченный сталью. Нагрузившись этим, последний раз окинул взглядом жилище, слегка поклонился в дедовский угол, надел шлем на соломенные кудри и шагнул за порог.
Как у всякого предводителя, была у него ладья с командой гребцов. И вскоре, получив весть о сборе, стали сходиться к нему верные люди. Когда было уже двадцать пять человек, направились они к стоявшему на склоне сараю, отперли его. И глазам их представился княжеский корабль с ранней весны просмоленный и окрашенный.
— Ну-ка, продевай канаты в петли! Тащи! — Князь сам впрягся впереди, и вот общими усилиями широкая ладья пошла, шурша, по дымящимся от трения дубовым полозьям вниз, и теперь ее уже только удерживай. И взрезала она килем мутную воду реки, закачавшись на привязи.
— Мы пойдем к Священному острову. Надо узнать, как одолеть нам колдовскую засуху. И кто знает, куда двинемся дальше и все ли вернемся? Собирайте запасы, попрощайтесь с домашними — и в путь, — сказал озерный конунг.
Гребцы понесли с берега припасы в бочонках и корзинках. Пришли к ним прощаться печальные женщины в платьях и поневах, в круглых кокошниках на головах, с которых на виски спускались серебряные усерзи, тихо позванивая в такт лебединым движениям женских шей.
— Крепко обнимайте мужей, возлюбленных и братьев своих и тревогу в сердце храните за ушедших! Ибо бескрайне Великое озеро, Суурярв, куда лежит путь витязей! И бурным и страшным бывает оно, и немало душ приняло безвозвратно в свои холодные воды! — говорил, проходя меж них, седой волхв, напутствовавший уходящих. — Но взбодритесь, ибо ярок путь идущего!
Наконец, развесив щиты по бортам, гребцы сели на банки, взяли в руки весла с отполированными их мозолями рукоятками, со стуком вставили их в уключины. И князь их, усевшийся на высокой корме, взялся за прави́ло и взмахнул рукой:
— Весла на воду! Загребай! — И единым разом весла вспенили мутную воду, и нос ладьи, украшенный треугольной головой Ящера, владыки глубоких вод, на длинной изогнутой шее, повернул вниз по течению. Ладья, уходя от берега, вырвалась на стрежень.
— Ставь мачту! — Со дна ладьи подняли и укрепили в гнезде высокую мачту, подтянули талями к ее верхушке прямой холщовый парус, придавший черной приземистой ладье сходство с крылатой птицей. Парус хлопнул, надувшись ветром, — загудели натянутые ванты, бег ладьи ускорился. На корме, на вставленном копье с перекладиной, развернулся треугольный княжеский штандарт: серебряная оленья голова на червленом поле. Олень, свободолюбивый обитатель лесов, был символом Дингарда и его главного бога.
Город остался позади, и гребцы затянули протяжную прощальную песнь, звук которой усиливался во время редких ударов веслами. Мимо проплывали знакомые с детства холмистые берега, покрытые пашнями, на крутоярах поднимались, точно стога сена, дерновые курганы древних героев дингардского народа. Немые сосновые побережья сменили болотистые приозерья, блистающие водяными прогалинами, камыши, из которых с шумом взлетали стаи уток. И наконец на левом берегу показалось всхолмление, увенчанное видимым издалека с разлившейся вширь реки, установленным с незапамятных времен и уже покосившимся громадным каменным широколопастным крестом. Он вещал: «Отсюда пути во все стороны открыты!»
И долго виднелся этот прощальный, путеводный знак земли, когда выйдя из мутных речных вод, корабль рассек кристальные синие воды Великого озера.
Корабль удалялся в глубь синего пространства, сужались позади берега, и Бор твердо правил на север. Чайки с криком летали в безоблачном небе, ныряя к ладье и вновь поднимаясь ввысь, но постепенно отстали. Солнце проходило свой обычный долгий летний путь, помогая выдерживать верный курс…
Наступила короткая призрачная ночь. Гребцы улеглись под плащами на сене, набросанном на дне корабля, положив головы на бочонки с провизией, и волны укачивали усталых людей. Лишь вахта из двух человек бодрствовала, следя по звездам, чтобы корабль не сносило с пути…
Утром, поднявшись и позавтракав, гребцы снова сели на весла. Молодой князь по-прежнему восседал на руле, и его золотистую бороду растрепал ветер, ударявший в тугой парус. Солнце взошло высоко, когда на закатной стороне блеснул ему в глаза чужой парус. Но больше часа прошло, пока гребцы различили красно-черные цвета полотнища и бортов, — встречный корабль принадлежал чужакам. Он был крупнее дингардского, и число людей на нем вдвое превышало команду князя: не меньше сорока сияющих на солнце конических стальных шлемов высовывалось из-за бортов чужого судна.
— Хускарлы! Хускарлы! — закричали дингардцы, вытаскивая из-под скамей копья и шлемы, и готовясь к схватке.
Хускарлами звались дружины, поднимавшиеся по реке Болотне с заката, со стороны моря, чтобы грабить жителей Поозерья. Уже слышались их крики, они ходко шли наперерез нежданной добыче, подгоняя свой корабль сильными ударами весел и размахивая сверкающими секирами и копьями Они уже предвкушали покорность захваченных врасплох или, может быть, разогревающую кровь, короткую победоносную схватку с командой торгового судна.
Но вспенилась вода под горделивым носом дингардского корабля, ярко заблистало оружие, и на корме заплескалось развернувшееся серебряно-червленое знамя озерного конунга. И при виде грозного символа, за которым стояла закаленная боевая дружина, рука кормчего невольно дрогнула, и ладья хускарлов, изменив курс, как поджавшая хвост собака пролетела за кормой княжеского корабля. Вряд ли хорошая добыча будет на походном княжеском судне — зато добрая встреча обеспечена наверняка!
— Эй, волчье племя, что хвост поджали? — закричали гребцы с дингардской ладьи.
На корме корабля хускарлов бешено вскочил коренастый, почти квадратный человек с лохматыми огненно-рыжими бородой и волосами, и проорал, размахивая огромным, широким топором:
— Это я, я — воин оленьего хвоста, рыжий Вирре Бердекс, Крутящий Секирой! Ни к чему мне ловить нищету, плывите себе поздорову! Но, клянусь огненной колесницей Тюра, мы еще встретимся как-нибудь!
— Вали своим курсом, Трухлявый Топор! — рявкнул басом озерный конунг, и его гребцы покатились от хохота.
— Ну, я до тебя еще доберусь! — заорал вождь хускарлов. Суда между тем расходились все дальше и постепенно потеряли друг друга из виду. Однако встреча эта озаботила дингардцев.
