Демарат усмехнулся и кивнул, оценив по достоинству мой ответ. Он взял кувшин и, сосредоточившись на мягком течении темно-алого вина в бокал, сказал как бы кстати:
— Начинай. Я сыт.
Я тут же брызнул слюной на кусок мяса, еще и лепешку прихватил — и принялся тушить полыхнувший порохом аппетит.
Демарат поглядывал: для начала он убедился в том, что я живой человек. Я и сам убеждал себя в этом.
— По крайней мере, тебе известны те боги, которые тебя послали? — без особой надежды спросил он, дав мне прожевать.
И он сам налил вина во второй бокал.
Я понял и не заставил себя ждать. Глоток душистого вина, больше напоминавшего легкий ликер, сразу оглушил меня и сделал на несколько мгновений совсем беззаботным. Как тот глоток рома в уссурийских лесах.
— О да, — беззаботно расхрабрился я. — Успел оглянуться, когда мне дали под зад.
— И что же? — приподнял бровь мой радушный хозяин.
— Там был один маленький и… как это сказать… весь в меху. А другой был огромен. По виду не иначе как германский бог Один.
Демарат шевельнул морщинками на любу и жадно отпил из своего бокала.
— Мне сегодня снилось нечто подобное… — проговорил он неотчетливо и стал неторопливо и словно нехотя подниматься на ноги. — Отдохни, гипербореец. После трапезы отдайся Морфею. Здесь тебе нечего опасаться.
Будь мы в ином времени и в ином месте, я бы подумал позже, что познакомился с выдающимся гипнотизером. Кажется, я уснул мгновенно.
Нетревожно снилась слитная толпа, гомонившая поодаль в бесцветных сумерках. Гомон ее касался меня, был обо мне и слабо меня притягивал, а я слабым усилием души сопротивлялся.
Меня разбудило деликатное похлопывание по плечу. Невольным рывком я привел тело в сидячее положение и, продирая глаза, сказал «сейчас», видимо, по-русски.
— Послушай меня, гипербореец. — Демарат пригнулся к моему лицу. — Там эти выродки настаивают, что ты равеннский лазутчик. Признали сагум, нашли на нем кровь.
Я, наконец, совладал с путами сна, вспомнил, что в правление уже никому в наши дни не известного императора Валентиниана столицей Западной Римской Империи была мало кому теперь известная Равенна, а не великий Рим.
— Сагум — тот самый, — сказал я, не чувствуя, не помня никакой ясной опаски, не то что страха. — Я одолжил его у мертвеца, иначе пришлось бы странствовать нагишом. Он был убит стрелой.
— Где? — скупо полюбопытствовал Демарат.
— Там, — махнул я за пределы шатра и за реку. — У озера.
— Очень хорошо, — и вправду довольно сказал Демарат. — Покажи им труп.
Получалось скверно.
— Нет, — нахально уперся я. — Тебе покажу, им не стану показывать.
Демарат задумался.
— Почему?
— Я устроил ему погребение. Какое сумел. Тревожить его незачем. — И я добавил, осмелев вконец: — Он такой же, как мы с тобой.
Он выпрямился и вдруг звонко щелкнул пальцами.
— Такой же… Не удивлюсь, если это был кто-то из моих старых дружков, — услышал я над собой его спокойный голос. — Но пока есть одно маленькое отличие, и в нем — волчья ловушка.
Я понял, что надо незамедлительно подняться на ноги и внимательно слушать стоя.
— Думай, гипербореец, — не шутя повелел гипостратег. — Если ты не покажешь им труп, без нового не обойтись. Либо ты, либо кто-нибудь на пробу. — Он презрительно кивнул в сторону выхода из шатра. — Покажи им свое волшебство. Заодно убеди меня.
— Оно не мое, — невольно стал отпираться я.
— Как знаешь, а только нам придется выйти, — без сочувствия сказал Демарат и указал мне на пояс. — У меня свои прихоти… И будь посланец самого Зевса или какого угодно Одина, у меня нет желания оказаться прибитым к перекладинам наподобие того еврейского царя Иисуса, кого иные почитают за бога… Здесь это умеют делать быстрее, чем в Риме, без судебных проволочек. Ты подумал.
Сделалось страшно? Помню, что наконец сделалось.
— Да. Благодарю тебя за помощь, гипостратег, — сказал я ему.
— Идем, — просто повелел он и пропустил меня наружу первым.
В мире ясно и золотисто вечерело, в назревавшей прохладе гуннская вонь оседала, как сырой дым.
Сами гунны, разношерстное в буквальном смысле и разнобойное ростом племя, стояли тут, отстраненные от шатра дюжиной мощных воинов в одинаковых железных шлемах, холено блестевших на закате. Их поднятые пики символизировали дворцовую ограду.
Демарат вышел и сразу положил руку мне на плечо.
— Будь внимателен, — тихо, но, опять-таки, не сочувственно шепнул он и подтолкнул меня вперед.
Толпа зашебуршилась, но — опасливо. Я чувствовал, что гипостратег Деамарат держит ее укротительским взглядом.
— Кто видел его сегодня? — громко задал он вопрос на эллинском наречии и тут же повторил его на чужом, невнятном языке.
Воины в шлемах чуть расступились прямо перед нами, образовав как бы открывшиеся ворота. Но гипостратег не вышел из них к варварам и меня не выпихнул к ним.
Вперед выдавился из толпы тот самый — маленький, мохнатый, рогатый, что утекал от озера… Он начал тыкать в меня пальцем и гомонить. Демарат что-то сказал, и тот испуганно отскочил назад и нырнул обратно в толпу.
— Он снова утверждал, что ты сжег двоих воинов. Я предложил ему убить тебя, — с бесцветной улыбкой сказал мне гипостратег. — Заметь, гипербореец, я не приказывал.
— Заметил, — сказал я, между тем покрываясь мерзостно едким потом.
— Кто видел его вчера? — снова громко вопросил он толпу.
Вопрос был вновь произнесен дважды, и первый раз — на латыни, а потом — опять на каком-то варварском наречии.
Трое за «воротами», стоявшие плечом к плечу, подняли руки. Эти, напротив, все, как один, были ладны и статны, двое с кудрями русыми до плеч, третий — брюнет, видом черкес.
— Вы были во вторую стражу? — вопросил гипостратег.
— Да, игемон, — ответил один из светловолосых на плохой латыни, видимо, старший.
— Видели его?
— Видели, игемон, — кивнули разом все трое.
— Не обознались?
— Игемон, пусть покажет свой сагум, — сказал старший.
Сагум появился по нашу сторону заграждения в руках нового эпизодического персонажа — крепкого воина, ростом повыше Демарата и, значит, выше всех вокруг. Чуть позже я узнаю, что это и есть личный телохранитель гипостратега.
— Это его плащ, игемон, — подтвердил светловолосый. — Я целился в него.
— Но сейчас я не вижу на пришельце никаких ранений, — заметил как бы в мою пользу Демарат.
— Он был очень быстр, — потупился светловолосый и — нашелся: — Пусть разденется.
