отдал, завтра у вас отобрать могу! Я не только обратно все свое верну – я и у вас все возьму! Я все
силы из вас вытяну! Степан Петрович, подумайте! Я ведь только простейших вещей у вас прошу!
Дайте мне отдыха!
– Нет! Нет времени! На маршрут!
– Палку перегнете! Я ведь вам не дубина дубовая, а розга гибкая! Я вам себя сломать не дам!
Согнете меня сильнее – я вас в ответ стегну, стоит вам руку отпустить!
Степан Петрович нахмурено посмотрел на меня, стараясь оценить мое истинное состояние. Зря
старается. Все равно я полковнику навру – покажу, только то, что я сочту нужным показать, и он
заметит только то, что я позволю заметить. Снегирев – человек, не различающий никаких градаций
серого, – он видит одни крайности черного и белого. Что ж… Я не останусь стоять перед ним
18
прямо и спокойно, а с понурым видом начну просто подыхать у него на глазах – пущу в глаза
полковнику пыль, рисующую четкую видимость моего издыхания.
– Не можешь на маршрут вернуться? Никак не можешь?
– Не могу! Никак.
– Слабый ты, Слава.
– Не богатырь я вам – не великан с саженью в плечах! Только я с вашими обычными бойцами в
строю не стою, товарищ полковник. Так что вы меня с ними не сравнивайте. На мое место вам
никого иного не поставить. Я один настолько сух и силен, что способен преодолеть простенки
объекта на высокой скорости.
Степан Петрович снова окинул меня оценивающим взглядом. Но на сей раз он стал
всматриваться мне не в лицо, не в глаза, а окинул взглядом – целиком и сразу. Он не знает, что
моему разуму подчинена не только моя душа, но и мое тело. Оно полностью послушно мне – моим
видимостям, вернее. Телом ведь не тяжелее, чем душой, управлять, – даже проще. Нет, я не
становлюсь выше или ниже, как не становлюсь серьезнее или веселее, я просто – кажусь.
– Нет, не правильно я все рассчитал. Похоже, просто нет у тебя требуемой силы. На силу больше
рассчитывать никак нельзя. Остается скорость. Будешь брать только скоростью. Тебе нужно
двигаться свободнее. Ужинать не будешь.
– Вы что, голодом меня морить задумали?! Доведете вы меня до могилы.
– Соколов, ты не должен останавливаться ни в трубопроводе, ни в проводке ни на секунду. А тебе
не хватает сил в такой тесноте твердо действовать. Тебе требуется свобода действий. Станешь ты
тоньше – тебя теснота давить перестанет, тебе на борьбу с ней силы и время тратить не придется.
Ты сбережешь и силы, и время. Ты пройдешь.
– Я обессилю быстро, Степан Петрович.
– Не так быстро. Сначала в расход простая энергия пойдет, а после – остаточная, сохраненная
организмом на крайний случай, сгорать начнет. Такое сгорание обеспечит тебе мощный толчок и на
определенный срок даст огромные силы.
– Только, когда все сгорит, – я на месте замертво рухну.
– Другого варианта нет.
– Мне мой заряд неизвестен. Срок разрядки рассчитать нельзя. Так что батарейки у меня могут
сдохнуть не вовремя.
– Нет выбора. Не спорь. Ступай спать. Завтра раньше начнем. Начальника завтра ждем к десяти
часам. Но он, как всегда, раньше приедет.
– Что, Игорь Иванович?
– Он, Слава.
– Сказал что?
– Ничего он мне не сказал. Тебе скажет.
Степан Петрович пристально проследил за процессом моей нервной перестройки, но не понял,
что я перестал замечать предосенний холод и задрожал не от него, а от резко подскочившего
напряжения. Операцию не отменяют, но что-то пошло на перекос. Что? Предатель нам планы
подпортил? Нет. Что-то еще – что-то иное. Людей задействовано много, но известно им мало.
Каждый человек владеет сведениями только в своем узком звене задачи. Посвящены всего двое –
мой начальник и я. Серьезно нам навредить никто не может. Правда, один человек… Он может
рассказать, что нам открыт секрет, считаемый скрытым. Он верный человек – так просто не выдаст.
Только его могут взять. А ему тяжелого давления не выдержать точно. Нет, не похоже, что он
попался. Иначе операции пришел бы конец и на планах был бы поставлен крест – Игорь Иванович
все отслеживает и всегда в курсе. Человек просто под подозрение попал… или просто появились
подозрения насчет присутствия чужого в рядах своих.
Посмотрим, подтвердит начальник мое предположение или нет. Надеюсь, я не прав. Иначе меня
ждут тяжкие испытания на прочность. Игорь Иванович начнет меня погонять нещадно, и мне
придется напрягаться и нервничать сильнее. А нервозность мне непозволительна. Для дела я
должен похоронить ее на дне покойной души и не трогать захоронения, несмотря на все
провокации.
19
Вычищаю засоренную голову, выкидывая из нее четко прорисованные перспективы долгого и
отягощенного длительными допросами гниения в военной тюрьме Дойчланда. Дойдет дело до
того, кого я знаю под именем Эриха Шлегеля. А Шлегель знает меня в лицо – он признает во мне
Дитриха Вайнера. Саксонец не сдаст меня – не сдаст себя из-за Вайнера. Только он далеко не глуп.
Он поймет, что я – Стяжатель. Тогда мне – конец. Шлегель корыстен и служит он не одной стране,
но саксонец никогда не поступается принципами на определенной ступени преданности. А
Стяжатель – я заслужил это прозвище хищнической жадностью и жесткостью – стоит на ступени,
которую саксонец не переступит никогда. Сложится серьезная ситуация – он станет служить
исключительно Отчизне. Никто и ничто не принудит его предать страну при настоящей опасности.
Сложный он – Шлегель… сложный и страшный.
Глава 5
С поздней ночью пришел злой голод и привел с собой разгульную девку – бессонницу. Спать я
хочу жутко, а есть – просто ужасно. А черт, одолел меня голод, и я поддался уговорам девицы-
бессонницы, хоть она и не особо соблазнительна. Продирая глаза и прижимая руки к впалому
животу, сполз с кровати на пол. До тошноты все под ребрами сводит – нужно снаряжаться в
поход… в ночной налет на столовую.
– Мурка! Я сейчас с тебя твою кожаную тужурку наганом сдеру!
Кошка вывернулась у меня из-под руки и вцепилась в занавеску, зависая в воздухе.
– Домашняя барышня, а шляешься по мужикам ночами – черт знает в чьи постели залезаешь! Что
