- Ваша идея по-своему гениальна, - заметил я, поразмыслив. - Футболисты, живые воплощения опиума, будучи всецело зависимы от работодателей и чужды населению, могут представлять собой одновременно идеальное наемное войско.
Назвавшийся Томом удовлетворенно кивнул:
- Я угадал в моем господине неординарный ум. Но он еще не оценил всех преимуществ идеи. Вы не задумывались над механизмом нарушения принципа коллективной собственности, декларированного в красноречивом документе, который здесь называют краеугольным камнем цивилизации? За кулисами футбольных клубов Синдикат постепенно формировал правящую элиту, и лица, входящие в нее, вкладывали деньги, которые мы им давали и даем, в создание частных фирм, приобретение и округление сельскохозяйственных плантаций. Нынешняя власть у нас на содержании - мы платим всем, кто нам нужен, строго ограничив круг клиентуры, дабы не допустить увеличения накладных расходов.
- Вы, должно быть, обладаете колоссальными средствами?
- Но достойный господин ведь не думает, что тотализатор для нас - средство личного обогащения? Несчастный Таубе и в миг наказания сочтет себя только вором, обокравшим воров, но он покусился на иное, чего ему не дано знать.
- Могу ли я, - сказал я осторожно, - спросить, сколько людей на нашей планете посвящено во всю истину?
- Двое, - ответил Том. И, дав оценить значение сказанного, продолжил: Двадцать два "колумба" переоценили человеческую природу. Человек в большинстве своем глуп, зол, жаден и эгоистичен, он самое скверное из животных. Он может быть также умен и дальновиден, но не наделен мышцами быка и не приспособлен к тем испытаниям, которые ему предназначены во имя ложной идеи равенства. Но он выжил. Все претерпел и все познал. Он понял, что главную ошибку "колумбы" совершили, когда вышвырнули в людскую помойку самое ценное, чем обладали, власть. Взять ее в свои руки - его историческое предназначение.
Он снова помолчал, любуясь на то, как огонь превращается в пепел
- Мне известно, кто вы. Я не пытаюсь вас купить - это невозможно. Не хочу убить - одиночество порой тягостно. Такие, как мы, должны физиологически брезговать принципом равенства - толпа дурно пахнет.
Внезапно я понял сокровенный смысл происходящего. Действительно, одинокий среди окружающей его нечисти, он наслаждался передо мной теоретическим разбором замыслен-ной им шахматной партии, а я был достойным слушателем, хотя, с его точки зрения, безопасным противником. Но я понял и другое: покупая по дешевке чужую память, чтобы ее уничтожить, он продал дьяволу свою, и это бездарная сделка - долгие годы в этой каморке он играет сам с собой так, словно до него никто не играл в такие зловещие шахматы. Помня дебюты истории, он забыл ее неизбежные эндшпили. Я понял все это, и он перестал быть мне страшен.
- Вы не допускаете иного варианта в моей линии поведения? - спросил я.
- Мой дорогой господин лишь ускорил события, исход которых предопределен. Предопределена была и наша встреча, поэтому я не назначаю новой. Вы можете прийти после. Жаль, если я вынужден буду избавить себя от приятной возможности вновь побеседовать с вами. Прощайте, уважаемый адвокат. Передайте своему подзащитному, что мы согласны на его предложение. Отсутствие страха прекрасно, даже если ненадолго.
Я ушел, пропахший его сигаретами, а он остался в их дыму, равно как в чаду своих человеконенавистнических грез. Я мог его убить, но это не входит в мои полномочия".
20
Таня вручила мне почту - обильную, как никогда. Она обязана была вскрывать и регистрировать те письма, на которых не значилось "лично", она все прочла, и ее милые руки дрожали.
Письма были корректные. "Извещаем об адресе ближайшего гробовщика"; дружески-шутливые: "Безносая мама стосковалась по тебе, сынок"; деловые: "Смерть предателю".
- Вам пакет еще принесли. И велели отдать по секрету.
Пакет был в прозрачном пластиковом футляре с надписью: "Уважаемому журналисту Р. Симпсону - покорнейшая просьба вручить лично".
- Желтый такой человечек? - спросил я. - Маленький, в темных очках?
- Нет, Бобби, их трое было. Два молодых парня и огромный негр, старый-престарый, он и дал мне это.
- Таня, - крикнул я, - ласточка, я идиот!
- Ты замечательный, - прочувствованно произнес раскосый херувим. - Дай мне руку. Потрогай мозоли. От чего, знаешь? Нет, чудачок, от клавишей эти - на пальцах А эти, эти, эти - от ручки стиральной машины... от мясорубки... от лопаты, Бобби, не смейся, я умею и землю копать, а вы все - "птичка", "ласточка"...
- Меня хоронить рано, - сказал я.
- Не смей шутить, сейчас же возьми и не смей! Я все умею - шить, стирать, варить суп из крапивы... стричь... пилить дрова... Я девушка самостоятельная, я умею даже стрелять, у меня есть револьвер. Ты не представляешь, как я хочу тебе помочь.
- Помоги. Ты читала такую книгу - "Дон Кихот Ламанчский"?
- Даже не слышала.
- Достань мне ее. Где хочешь. Укради. Если надо, пусти в ход свой револьвер, я разрешаю.
- Смеешься? - грустно предположила она.
- Мне не до смеха, - ответил я, потому что мне было, как никогда, не до смеха. В пакете лежало несколько машинописных страниц, и к ним был приколот крохотный листок бумаги, одна каллиграфическая строчка: "Очень прошу ждать, где прежде, от 22.00 до 22.15 и извинить, если не приду. Йошикава".
21
Четверть часа у меня сжималось сердце, и когда Йошикава вошел своей деликатной походкой, точно и звуком шагов не желая никого обеспокоить, я ощутил, как он мне стал дорог за эти дни.
"Тихая сельва" по обыкновению гудела и бренчала под стоны горластых кожаных ребят:
Грозная сельва! Черные кроны!
Яростный рев саблезубого льва!
Шеф приказал экономить патроны,
Значит, до завтра ты будешь жива!
...Интересно, доживем мы с ним до завтра?
- Почтительнейше прошу извинить мое опоздание. - Адвокат поклонился и чинно сел, поставив на коленки в поддернутых брючках бывалый портфель.
- К чертям ваши церемонии, я прочел "Записку" - этот страшненький и то знает, кто вы, а я не знаю!
- Прошу извинить также мое неправильное воспитание. Нам предстоит важный разговор при наличии краткого времени, но прежде я прошу вас затруднить себя чтением еще вот этого.
Он достал из портфеля и раскрыл какую-то книжку.
- Прошу вот отсюда.
"17 октября вечером 29 "колумбов" собрались на последнее совещание..."
- Вот те на! - сказал я. - Откуда же двадцать девять?
- Прошу читать.
"Утром им предстояло напасть на космодром "Эйч си". Но тут Дэвид Йошикава выступил с неожиданным заявлением. Он сказал, что он и шестеро его друзей пришли к выводу о неправильности задуманного: "Земные проблемы надо решать на Земле. Уход в иные галактики будет лишь бегством от них, но они могут возникнуть вновь на любой другой планете. Переустройство общества достигается внутри общества, и история Земли дает нам примеры и способы". Так произошел раскол".
