Трясся полдня в долбаном Студебеккере двадцать первого века. Никто со мной не разговаривал, но зорко следили все. Не доверяли. Пытался выспаться — не получилось. В итоге всю поездку глазел на окрестности. Слева от дороги была сплошная стена леса, справа — склон. Где-то вдали виднелся пустой город. Рядом с морем. Мне стало тоскливо и скучно. Проклятая война…
Остаток дня бродил по слету «Невидимок» с двумя сопровождающими. Им я задавал вопросы; на некоторые даже получал ответы. Армия здесь была крутая, и обучение было поставлено замечательно. Дисциплина у солдат — просто супер… Видел химлабораторию и бараки. Поболтал с парочкой местных. Собирал информацию, в общем.
О Жанне узнал немного, но достаточно, чтобы не делать глупостей и не спешить с местью: лучший боец и лучший стрелок, в добавок ко всему этому, по словам «щегла», — еще и невероятно умный человек. А в общем, девчонка, которой едва 18. Мне обещали, что завтра она со мной поговорит. Выделили палатку и паек. Еда мне понравилась, потому что от хорошей еды я успел отвыкнуть, а вот спал я плохо. Снилась какая-то чушь. Еще подумал, что это, наверно, из-за полнолуния. Вышел из палатки покурить, действительно увидел луну… и пару часовых, которых ко мне приставили. Но я с ними через пять минут уже играл в картишки при свете костра. Так я начал заводить друзей. И постепенно мои планы стали заметно меняться, хотя цель оставалась на месте…
Я начал втираться в доверие. Интуитивно чуял, что так надо, и все. А своего я добился: по негласному приказу одного из моих новых приятелей за мной прекратили всякую слежку. Идиоты, вы выпустили вервольфа на свободу!..
Я считал дни до ее приезда. Возле моего логова торчал из земли деревянный столб, от старой виселицы, которая отслужила свое. Каждое утро я выбирался на свет божий и делал на этом столбе зарубку — типа, прошел еще день. Я не знал, где моя Генри, но знал, когда она вернется. Я ждал. Я скучал. Я срывал злобу на новобранцах… и друзьях, чего греха таить. Я всех ненавидел. Меня даже прозвали Лютым Алексом, потом укоротили просто до Лютого. Переименовали, гады.
Сгорел я, изнутри сгорел. В мире больше ничего не осталось, что было бы жалко потерять. Проклятая война…
Генри вернулась тихо и незаметно, когда был пасмурный вечер и шел мерзкий снег, похожий на крупу. Пришла пешком. Замерзшая и посиневшая от холода. Я накинул свою куртку ей на плечи; пользуясь случаем, приобнял. Я был рад.
А полчаса, когда она, тихая и дрожащая, грелась в моем логове и пила мой малиновый чай, я счел за знамение свыше… Такой я ее не видел никогда. Такой… маленькой… такой… беззащитной… С ней что-то случилось…
Алекс… она сказала: Алекс!..
Что?.. я аж подпрыгнул. Я в этот момент готов был сделать все, что угодно…
Но нет… Больше ни слова. Собрала волю в кулак, и я почувствовал, что девочка-гранитная-стена снова в строю. Пошла отправить кого-то за машиной, которая заглохла недалеко от последней границы… и за телами наших… Так я догадался, что случилось: напали на них, и выжила только Генри.
Машина заглохла, шли пешком. Всего их было трое. Один упал в кем-то предусмотрительно вырытую волчью яму с колом на дне. Второй просто пропал. Третий, единственный, похоже, не дурак, Генри одну не оставлял, поэтому и пулю получил вместо нее. И это почти что у самого слета!.. Только местного маньяка нам еще не хватало!..
С этого дня я самому себе поклялся не спускать глаз с моей Генри. И найти того урода. Это кто-то из наших. Без всяких сомнений.
«Чайкой» Генри особо не интересовалась. Странно… а нужен ведь был позарез!.. вот и пойми ее! Короче, я запряг пару людей, чтоб устроили ему инструктаж, лишь бы отвязаться. Не до того мне было. Когда на кону жизнь любимого человека… нет, не надо мне про манию преследования!.. я знаю — охотились тогда на нее, потому что трофеев никто не взял. А что бедняжка осталась жива, так это чудо…
…Спихнув-таки «Чайку» в поход к его долбаному клану и пригрозив без мирного соглашения не возвращаться, я всерьез занялся расследованием. Конечно, я не Шерлок, но так этого не оставлю. Уже есть на примете пара десятков ненадежных. Мне они никогда не нравились. Дикари чертовы. Перестрелять их втихушку, чтоль?..
Я не зря сохранил значок. Как чуял! Шел теперь подзабытой дорогой к слету «Чаек». Нашел огрызки палатки, которая рассыпалась, наверно, после того дождя. И «гармошку» Проныры нашел, забытую… Тогда уже нервы сдали: сидел там, ревел белугой, без слез, не было их, и все. И тоски не было. Только ненависть. Проклятый мир… проклятый, дерьмовый послевоенный мир!!!
Вернулся. Наплел командиру что-то сначала про плен, потом про чудное спасение. Добыл-таки перемирие «Невидимкам». Обратно вел уже делегацию из пяти человек. На переговоры. Провел через границу без потерь… через ту самую дорогу… Сдал Лютому. Отчитался. Все. Закончена моя миссия.
И так все хорошо, и так все славно, что теперь только помереть!.. что я и сделал…
Я несколько дней, пока «Чайковская» делегация распылялась на переговорах, присматривался к народу. Нашел мужика, который похож на меня ростом и телосложением. Поболтал с ним, потом пропустили по паре бутылочек — и лучшие друзья! А хороший мужик был. Я даже сомневаться начал, жалко было его мочить… Но я себя уже и сам бы не остановил, при всем желании. Моя месть давно вышла из под контроля. С таким же успехом можно останавливать катящийся под крутую горку грузовик без водилы…
Как-то позвал своего нового приятеля в лес, типа поохотиться. Прирезал, как куренка. Подло. В спину. Такой я гад.
Свой значок ему нацепил, подкинул в карман свою знаменитую крапленую колоду для достоверности… и обставил все под нападение того славного… хех… «маньяка». Который по прихоти моей фантазии модифицировался в собирателя черепов… Вот, без головы да со значком, а еще и полежит пару дней — и не разберешь, я иль не я…
Так я умер.
Помер главный подозреваемый. Парламентеры «Чайковские» бесились целых два часа, и, если б не великий психолог Генри, объявили бы, наверно, войну к чертовой матери!.. Итак, «Чайка» помер… На душе только сквернее стало. Значит, точно наши. Жаль…
Волна убийств… беспорядочных, казалось бы… нет, большинство убитых — снайперы… Много девчонок возраста Генри… Двое первых «Невидимок»… Пятеро детишек-новобранцев… мы теперь молодняк дальше первой границы слета не пускаем, но все равно — пропадают… еще двое…
Неуловимый… суеверные поговаривают — оборотень…
Не знаю, как остальным, а у меня сдают нервы…
Убили Ивашку… жестоко… по-зверски… живого места нет на человеке… Я его узнал только по татуировке на груди (маленький извращенец наколол себе картинку с голой девицей… я тогда, конечно, влепил ему подзатыльник, но тату — дело непоправимое… как давно это было…) Тут я взревел просто… сам от себя такого не ожидал… парнишка мне, как сын был… по возрасту, конечно, только в младшие братья мне годился, но все равно — как сын…
