Мы возили тачки с битым камнем, и я слегка задерживался на погрузке, ожидая Катарину. Бурдюк видел, что я задерживаюсь, но ничего не говорил. Он только хмурился, глядя, что и Клейст задерживается тоже. Катарина подошла, наверное, через час - сменилась женская бригада. Я посмотрел на Бурдюка, и он кивнул. Охраны поблизости не было. Мы попятились за выступ в скале. Каменный козырек закрыл нас. Эта ниша не просматривалась. Бурдюк должен был предупредить, если появится кто-либо из дежурного начальства.
Катарина сразу села на перевернутую тачку. У нее был изможденный вид, и она даже не сказала мне "здравствуй", а только кивнула. У меня сжалось в груди. Я достал пайку.
- Не надо, - прошептала она.
Но взяла. Отламывала по крошке и очень медленно жевала, наслаждаясь. Потом спросила, что случилось. В женском лагере толком не знали. Я, запинаясь, объяснил.
Она опустила твердую пайку.
- Так это был Водак? - тихо застонала, покачивая стриженой головой. Теперь Водак... Я познакомилась с ним еще раньше, и мы думали пожениться. Ты не знал - я тебе не говорила... Он смешной - рассказывал всякие истории. Звал в Прагу. С нами все время ходил Карлайль, помнишь его, он не проснулся после передачи. Не знали, как удрать от него... - Катарина неожиданно сильно взяло меня за руку костяными, ломкими пальцами, на которых суставы покраснели и распухли. - Если ты выживешь... Если ты спасешься, обещай мне... Понимаешь, надо продолжать. Иначе все будет напрасно - все жертвы. И Водак тогда погиб напрасно. Они захотят прикрыть Контакт, есть такой проект, он уже обсуждался после апокалипсиса, Франк и Алябьев: отложить на пятьдесят лет, законсервировать, мы не готовы, сам Кон их поддерживает... Передай мое мнение: надо продолжать. Во что бы то ни стало. Передай: они просто не имеют права списать нас всех...
Ее лихорадило. Она, как больная птица, пленочными веками прикрыла глаза. Лоб был горячий. Я хотел возразить, что она сама все это прекрасно выскажет тому же Алябьеву, но тут раздалось:
- Ну, скотина! Наконец-то ты мне попался, скотина! - Скотина Бак вылез неизвестно откуда, наверное, обошел по круче, где Бурдюк проглядел его. Вот, господин офицер, прямой саботаж! Я за ним давно наблюдаю...
- Гут, - сказал Сапог.
Он шагал за Баком, неестественно прямой, выкидывая вперед черные, бутылочные голенища.
Я даже не успел встать. Все разворачивалось в какой-то жуткой нереальности. Бак поднимался к нам по осыпи, как громадный навозный жук. Накидка его блестела под дождем. Какая-то тень метнулась наперерез и ударила кулаком - прямо по сытой морде. Бак схватил ее. Это был Клейст. Он корчился, в руке, выкрикивал что-то неразборчивое, я понял одно: Ненавижу... - Бак секунду смотрел, удивляясь. Ухмыльнулся - молотом прочертил воздух. Раз! Отпустил Клейста.
Тот слепо покачался, как пьяный - мгновение, и упал, разбрызгав жидкую грязь.
- Гут, - сказал Сапог.
Я, наконец, встал. И Катарина тоже. В котловане клубился молочный туман. Белыми нитями висела морось. Все было кончено. Клейст ошибся. Мы все-таки умрем в этой каменной, мокрой и холодной яме.
Скотина Бак вскарабкался по осыпи и вытер пот.
- Вот так, - деловито сказал он. - Теперь ты, скотина, узнаешь, кто я такой... Дозвольте, господин офицер?
Сапог поощрительно улыбнулся, показав тридцать два плотных зуба, и вдруг, продолжая улыбаться, замер, будто прислушиваясь - как Клейст, неуверенно покачался мгновение и упал, точно так же, лицом вниз - брызнула вода, и с шуршанием осела щебенка.
Подведем итоги.
Летом того же года, за два месяца до печально известных событий в Бронингеме, Лайош Сефешвари, сотрудник лаборатории математической лингвистики при втором отделе (семантика) Научного комитета, в частном разговоре с Жюлем Марсонье, руководителем этой же лаборатории, и в присутствии других сотрудников, помявшись, сказал примерно следующее:
- Извините, шеф... Это, конечно, не мое дело... Но у меня уже третий день какое-то странное ощущение. Будто бы вам грозит опасность... Будто бы - несчастный случай, именно сегодня... Вы извините, шеф, что я говорю об этом...
Точная форма предупреждения была впоследствии восстановлена. Марсонье воспринял его как неудачную шутку, отношения в лаборатории не сложились, поморщился, посоветовал не переутомляться. После чего вышел на улицу и был сбит грузовиком, который вел пьяный американский солдат.
В тот же день на оперативной разработке материала Л.Сефешвари показал, что ему двадцать восемь лет, он не женат, в Секторе четыре года, специальность - иерархия систем. Предчувствие у него возникло абсолютно неожиданно. Во время обсуждения совместной статьи он вдруг понял, что доктор Марсонье скоро умрет. Совершенно отчетливое ощущение. Он даже увидел картинку: громыхающая машина, как носорог, подбрасывает в воздух растопыренное человеческое тело. Да, он знал, что это Марсонье... Нет, просто догадался и все... Временная привязка чисто интуитивная - трое суток... Он не предупредил раньше, потому что как-то глупо: научный работник и вообще... В последнюю минуту замучила совесть, вдруг что-то есть...
Сефешвари сделал потом около десятка предсказаний. Все на срок от пятнадцати до двадцати лет, то есть, не поддающиеся немедленной проверке. Но почти сразу же были выявлены еще семеро прорицателей. Плачек и Ранненкампф, например, пришли сами, узнав подробности о гибели Марсонье. Через сутки число их достигло пятидесяти. Оказывается, такие случаи отмечались и раньше - по разряду легенд. "Пророками" их назвал Грюнфельд, когда давал шифр первичной разработке. Не совсем верно. Предсказания касались исключительно судеб отдельных людей: момент и обстоятельства смерти. Ничего кроме. Впрочем, и этого было достаточно. Поиск велся открытым способом - информацию о "пророках" передали все зональные агентства. Десятки тысяч людей тронулись, будто подхваченные ветром. Бензиновый рев повис над международным шоссе. Пропускные пункты Комитета были опрокинуты. "Аэр-Галактика" назначила восемьдесят дополнительных рейсов. Город превратился в кипящий муравейник. Спали на мостовых, спали на чердаках и в подвалах. Пили тухлую воду из термосов. Банка собачьих консервов стоила пятьдесят долларов. Грузовики с продовольствием застряли в хаосе брошенных автомашин. Жажда _узнать_ пересиливала все. Местная карта напечатала полный список "пророков". Редактора привлекли. Но поздно - встали вооруженные очереди. Полиция была бессильна. Муниципалитет колебался, не решаясь запросить войска. Правительство колебалось, не решаясь их послать. Научный Комитет колебался, не решаясь принять чрезвычайные меры. Неизвестно, с чего началось. Кажется, Эрих Венцель, астрофизик из Гамбурга, предсказал ужасную и скорую смерть одиннадцатилетней девочки, дочери местного жителя. Что и исполнилось буквально через час. Слух облетел город. Одновременно Кнудсон приговорил шестнадцать человек подряд - еще до конца года. Так или иначе, разорвалось как бомба: Пророки не предсказывают будущее, а создают его!.. Первым запылал дом Венцеля. Толпа не пропустила пожарных. Занялся весь квартал. Сам Венцель к тому времени был уже мертв. Все вдруг сошли с ума. Поджигали собственные квартиры. Выбрасывали и топтали телевизоры. Приборы вообще. Хрустела стеклянная мука. Разбивали опоры энерголиний. Город задохнулся в огне. Убивали каждого, у кого на рукаве была нашивка Научного Комитета. Погиб Кампа, погиб Левит, оба Диспенсера, погиб Рогинский - он пытался остановить вакханалию. Хольбейн вырвался чудом - раненый, ослабевший от потери крови. Он сообщил о "Бойне". Комитет уже не мог ничего решить: в Столице начался мятеж, и гвардейцы обстреливали здание Центра. Помощи не было. К вечеру горел весь город. Сотрудники лаборатории бежали в сельву. Не уцелел ни один пророк. Ревущая толпа вышибла экраны на пультах слежения за Зонами, раздробила аппаратуру и забросала мазутными факелами корпуса Биологического контроля.
