затылка, очерчивает полукруг, словно обнимает кого-то. Волосы каскадом рассыпаются по спине. Дэвис вздрагивает, палец давит на спусковой крючок. Воздух прорезает одиночный выстрел. Мара тихо, жалобно вскрикивает, делает шаг назад, неловко подворачивает ногу и оседает на асфальт, уткнувшись лицом в ладони. Медленно заваливается на бок, свернувшись, как ребёнок в утробе матери.
Стрелка часов на запястье Мары вздрагивает, перелистывая очередную минуту. Десять пятьдесят. На улицы опускается мёртвая тишина. Нейросеть возобновляет свою работу по старому протоколу.
Генри Дэвис отбрасывает пистолет, подбегает к лежащей женщине, склоняется над ней. Между пальцами, закрывающими лицо, просачивается кровь. Дэвис замечает металлический отблеск, присматривается и понимает, что в пальцах Мары Тейлор зажаты две шпильки.
– Чё-о-орт! – отчаянно скулит Дэвис. – Что ж ты натворила, сука?..
Мара вздрагивает – раз, другой. И Генри Дэвис понимает, что она смеётся. По асфальту растекается тёмно-красная лужа, а Мара Тейлор смеётся над ним. Над ним, над королём и спецслужбой Англии. И от этого хочется выть.
– Сука! – орёт Дэвис, стоя над ней на коленях. – Что ты натворила! Заче-ем?..
В поезде, идущем до станции «Фолкстоун», беззвучно плачет худенькая девочка, из-за короткой стрижки неотличимая от мальчика. Она лежит в ящике для багажа в купе проводника, подтянув к груди острые колени и глотая слёзы.
«Мама… ты даже не обернулась, когда я садилась в поезд. Мне так хотелось запомнить твоё лицо, мама. Твоё и Мары. Почему ты даже не взглянула на меня, прощаясь? Я не хочу думать, что ты меня бросила… бросила…»
Минуты медленно текут, где-то снаружи проходят по вагону поезда люди, негромко напевает себе под нос рыжебородый проводник. Девочка вытирает слёзы, поправляет под головой свёрнутый большой рюкзак и замирает, вслушиваясь в звуки извне.
– Baby mine, don’t you cry
Baby mine, dry your eyes
Rest your head close to my heart
Never to part, baby of mine
Little one when you play
Don’t you mind what they say
Let those eyes sparkle and shine
Never a tear, baby of mine… [89]
И она уже не знает, мерещится ей мамин голос, напевающий песенку, под которую так уютно засыпалось в детстве, или мама и вправду рядом, сидит с ней в одном купе. Ей становится тепло и спокойно. Девочка улыбается, погружаясь в лёгкую дрёму под перестук колёс.
Будит её прикосновение к плечу. Она зевает, трёт глаза и вдруг вспоминает, где находится. Испуганно вскакивает, таращится на смутно знакомого мужчину лет пятидесяти – крепкого, широкоплечего, с добрыми глазами и тронутыми сединой тёмными волосами. Рядом с ним стоит рыжебородый проводник.
– Почти приехали, малышка, – басит проводник. – Вылезай. Мы с мистером французом подготовим тебя к переходу через границу. Где там твой мешок?
Она достаёт сложенный рюкзак, протягивает проводнику. Тот со знанием дела расправляет его, опускает на пол.
– Запрыгивай. Мать научила, как надо сидеть? Вот как в ящике лежала, только сидя. И тихо-тихо, даже дыши шёпотом.
Девочка забирается в рюкзак, садится, прижав к животу котомку, обнимает себя за плечи и наклоняет голову. Проводник аккуратно затягивает над её стриженой макушкой завязки, застёгивает ремни и помогает Ксавье Ланглу взвалить рюкзак на плечи.
– Thank you, mister Gilroy [90], – благодарит священник.
– Bon Voyage. Take care of the girl, – отвечает проводник и добавляет: – Five minutes to Folkestone [91].
Ксавье кивает, осторожно выходит в коридор. В тамбуре его уже дожидается Гайтан. Он смотрит в окно, хмурится.
– Херня какая-то, отец Ланглу, – встревоженно сообщает он. – Что-то у них случилось. Машины перевёрнутые, горит чегой-то. Полиция проехала толпой. Война, что ли?
Парень бережно принимает рюкзак с живой ношей, надевает его на плечи.
– Амелия офигеет, когда увидит, кто с нами.
– Не говори ей ничего. И давай помолчим. Мне тоже неспокойно.
Поезд сбрасывает скорость, поскрипывает, подъезжая к станции. Останавливается напротив пустынного как никогда перрона, с шипением открывает двери.
– Ну, пошли, – вздыхает Гайтан и первым ступает на платформу.
На площадке перед таможенным терминалом валяется на боку ховербайк с искорёженной панелью управления. В главном здании выбито окно второго этажа, выщерблена стена рядом с остатками рамы.
– Ого! – восклицает Гайтан. – Это чё тут было-то?
– Эй? – окликает Жиль, постукивая по дверному косяку у входа.
Внутри здания что-то падает, слышатся шаги, и на крыльце появляются двое таможенников. Сперва оба хмурятся, потом один улыбается, видимо, вспомнив, как эти путешественники пришли по Евротоннелю чуть меньше двух недель назад.
– Ah, it’s you. Are you going back home? [92]
Жиль разводит руками: не понимаю. Зовёт Фортена:
– Месье Жак, можно вас?
Библиотекарь ставит на землю рюкзак, поправляет на носу очки, подходит.
– Hello, – обращается он к сотрудникам таможни. – Do you remember us? Ten days ago we came through Eurotunnel. Now we return home. Can we go now? [93]
– By law we must check your luggage. But we have an emergency here. If you swear that you do not take away the treasures of the nation, you can go. – Маленький коренастый таможенник лет тридцати пяти усмехается и добавляет: – How is your little girl now? Have you found a cure for her illness? [94]
– Unfortunately, no, – вздыхает Фортен и спрашивает: – What happened here? Accident? [95]
Таможенники обмениваются взглядами – видимо, решая, стоит ли говорить с чужаками о том, что произошло, и тот, что постарше, неохотно выдаёт:
– Machinery went crazy. The neural network failed. Both here and in big cities. All policemen were urgently summoned to fight the emergency [96].
– It seems, good old England decided to say goodbye to you this way, – невесело усмехается его напарник, указывает рукой в сторону Евротоннеля и добавляет: – Good luck [97].
Фортен вежливо прощается с ними, и они с Жилем идут к остальным, ожидающим поодаль.
– Друзья мои, да тут катастрофа стряслась, – задумчиво изрекает библиотекарь. – Эти люди сказали, что у них техника с ума сошла. Сбой в нейросети.
– Ого, – делает понимающее лицо Гайтан. – Машинные мозги сбрендили, и начался махач. Жертв много?
– А пойди спроси! – неожиданно зло отвечает Фортен, подхватывает свой рюкзак и шагает к Евротоннелю.
Амелия берёт за одну руку Жиля, за другую – Акеми. Смотрит поочерёдно на обоих, спрашивает:
– А что такое «жертвы»?
– Это когда кто-то погибает, – глухо отвечает Жиль.
– Там война? – пугается девочка.
– Похоже на то.
Амелия вырывается, несётся со всех ног обратно, к платформе поезда. Жиль бежит за ней, ловит, прижимает к себе обеими руками.
– Пусти
