И выехал из города навстречу еще не рожденному дню.
13 октября 1999 г.Александр Лайк
TBOPЦЫ МИРОВ
Сидящий за столом быстро поднялся навстречу вошедшему. Быстро, да, но без единого мгновения излишней поспешности. Даже с некоторой усталой безысходностью смертельно занятого человека. Тем не менее он очень доброжелательно улыбался. Даже приветливо. Даже гостеприимно. Даже в едва заметной степени снисходительно.
Вошедший на секунду замер посреди кабинета, весело глядя на хозяина. Даже чуть иронично. Даже с некоторой долей циничного скепсиса. Потом решительно шагнул вперед и пожал протянутую руку. Крепко и уверенно, как старому другу. Даже брату. Даже младшему брату. Даже свысока. Даже слегка надменно.
Теперь они застыли, выдерживая почти неуловимую для непосвященного паузу. В. воздухе отчетливо запахло обоюдной симпатией. Ну еще бы — знатоки и ценители ритуалов, оба они не могли не восхищаться работой друг друга. Все чувства и эмоции, довлеющие встрече, были предъявлены, измерены и взвешены, а затем исполнены в идеальной форме.
Рослый, худощавый, длинноволосый посетитель и невысокий, круглолицый, коротко стриженный хозяин, несомненно, были идейными близнецами на некоей невидимой сцене психологического театра. Так могли бы встретиться два самурая из враждебных кланов — вежливо улыбаясь и кланяясь перед смертельной схваткой. Так могли бы встретиться после десятилетней разлуки, два паладина-побратима, делившие в сарацинских землях последний кусок гнилой конины — «Вы благополучны, доблестный сэр брат?» — «Да, благодарение Господу, вполне».
— Здравствуй, Коля, — с искренней теплотой сказал вошедший.
— Привет, Саня — радушно отозвался хозяин, поправляя очки левой рукой. — Присаживайся, где видишь. Ты уж извини, это ж рабочий кабинет…
Саня бесцеремонно стащил со стула четыре пачки книг и занял стул сам. Коля вернулся на место за столом и улыбался над ворохом распечаток.
— Новый Серега вышел? — поинтересовался Саня, кивая на низложенные пачки. — Что-то долго вы его тянули.
— Вышел, вышел, — кивнул хозяин. — Вот как раз авторские привезли. Типография шалит, понимаешь. Все время график под них меняем.
— Ладушки, — твердо сказал посетитель. — Времени у тебя, я понимаю, нет, так что давай сразу к теме.
— Да времени никогда нет, — обиженно сказал Коля. — Ну, давай. Значит, первое… Ну, в общем, мы это берем. Окончательно.
Он положил ладонь на пухлую распечатку.
— Сумму оговорили? — равнодушно спросил Саня. Движение правого плеча предупредило: можем поцапаться.
— Да, оговорили — плюс двадцать процентов, — сокрушенно сказал хозяин. Брови его чуть дрогнули: цапайся, сколько влезет, больше ни копейки не выдерешь. — Извини, ну ты ж понимаешь…
Саня склонил голову набок: сейчас посмотрим, чую, ты не все сказал.
— Договор стандартный?
Да, наш типовой. И продолжение мы тоже склонны взять, только с тобой же на твердый срок не договоришься…
Строго сверкнувшие линзы очков сказали: если б на тебя, гада, можно было бы положиться, и о деньгах говорили бы не так. Сам виноват.
— Ну, тогда позвоню, как будет готово, — уверенно сказал Саня.
Сомкнутые губы не шелохнувшись добавили: тогда я сам не знаю, когда будет готово.
Больно оно мне надо…
— Позвони, позвони, — согласился Коля. — Да, авансик я тебе на всякий случай выписал… если сейчас все оформим, можешь и забирать сразу.
Он откинулся на спинку стула: только не говори мне, что деньги тебя не торопят. А то вроде я не прикину, сколько у тебя сегодня в кармане.
— Авансик — это хорошо, — проворчал Саня, скривившись: ну что тебе сказать — уел, кровопивец. — Давай тогда посмотрим бумажки.
Коля выпростал из-под бумажных завалов несколько заполненных бланков и протянул их через стол. Саня придвинулся ближе к столешнице и придирчиво стал их разглядывать.
— Так… тираж, хорошо, год с момента… так. Потиражная?
— Пункт два-семь.
— Так… ладно. Налоги. Так. Копирайт. Так. Вроде…
Он отодвинул бумаги.
— Если ты меня где-то наколол, я этого не вижу.
— Стараемся, — просиял Коля. — Большой опыт.
Оба сдержанно похихикали над взаимным ехидством.
— Вот еще, — озабоченно сказал Коля, снова сдвигая брови. — Тут есть несколько… мне… претензий по тексту…
— Отдашь редактору — убью, — сразу ощетинился Саня. — И даже Славу звать не буду.
— Да тут не редактору, — мягко сказал Коля. — Тут, понимаешь, хорошо бы тебе самому подработать.
В глазах Сани мелькнула искорка: вот они где, искомые проценты. Искорка отразилась на дужке очков: именно здесь. Хотя много все равно не дам. И не надейся. Саня глубоко вздохнул: тогда переделаю листа два, не больше. Ну… три. Все.
— Надо немного, — сказал Коля, извлекая листик с пометками. — Листа два, не больше. Ну… может, до трех.
Искорка погасла.
— Что именно?
— Да вот… ну, мягко ты пишешь, очень мягко. Надо бы мяса подбавить. А то, сам понимаешь, на твою философию читателей мало, тираж тормозится, а это деньги, а потом ты сам же на гонорары жалуешься…
— Я — мягко? — фыркнул Саня. — Опять пол-империи в первом томе перемочил, второй половине недолго ждать осталось, а вам все мало?
— Так оно ж у тебя как бы за кадром, — объяснил Коля. — Ну, перемочил, а кто это видел? А где это написано? Я здесь читаю о мятущемся духе героя и духовных исканиях монаха. — Он снова положил ладонь на распечатку. — А все драки где-то там, на дальнем плане. Ну попробуй резче, ну, может, где-то ближе к Анджею… или Глену, ты ж их любишь…
— Я их читать люблю, — тоскливо сказал Саня. — А писать я люблю себя. Ладно. Где менять, что менять?
— Ну, это ж вообще-то тебе виднее…
— Было б виднее, я б сразу сделал, — решительно сказал Саня. — У тебя есть какие-то прикидки, я вижу. Говори, сделаем.
— Ну… во-первых, эта девчонка… ну, дочка которая…
— Ну?
— Они ведь с героем больше не встретятся, я правильно понимаю?
— Правильно. Не судьба им.
— Так ты б ее грохнул, бот когда Эргент штурмом берут — вбей кусок описания штурма и вкусно ее уложи. Я там не знаю — может, например, в горящем доме… или с изнасилованием… только тогда без особого натурализма.
— Рыцарем в шлеме с черными крыльями, — скривился Саня. — Ладно. Это можно. Гибель города — крупными мазками, она влипает в плен, в ближней перспективе — изнасилование и рабство, она пытается драться, обухом по башке, последняя фраза сержанта: «Ежели кто хочет, поторопись, пока дышит еще». Пойдет?
