Главк движется осторожно – кругом сплошные пропасти и расщелины, только берегись. Интересно, каким образом удастся схватить девушку и доставить по адресу, прежде чем кошки успеют проделать то, что им предписано.
Моль проносится совсем близко – это сигнал тревоги. Круглое зеленое озеро пересекают и другие визитеры. Главк узнает свою бывшую добычу: Джек, за которым следует многочисленный кошачий контингент – серая колышущаяся лавина.
Кошки, вечные друзья книг и повествований, – в любую секунду они готовы прыгнуть тебе на колени и, мурлыча, поучаствовать в чтении вслух. Смерть всех историй им будет против шерсти.
Моль вновь касается его плеча. У озера возникает третья личность: Даниэль – зловредный пастырь – бредет в одиночку, без кошек.
– Вообрази себе всю глубину времен, – благоговейно бормочет Уитлоу. – Вне нашего понимания. И все же мы здесь, среди немногих – среди последних избранных. Это заставляет меня гордиться. Вся наша боль, все наши злосчастные поступки – оправданы.
Главк рассеянно кивает, не отводя глаз от центра Плетенки – он по-прежнему вытягивает, гнет книзу последнюю, наилучшую прядь судьбы.
Вне крутящейся клетки – до боли знакомой по ящичкам-головоломкам, которые они захватили и вместе с их пастырями швырнули в Зияние, – чудовищная аудитория: гиганты из самых жутких кошмаров Главка. Он и сам – кошмар, и его – вполне заслуженно и справедливо – мучают ужасающие видения.
Худшая из всех мук – комок перьев, слетающий с телеги, что погромыхивает по булыжной мостовой… а крысы деловито подбираются к нему из загаженных сточных канав.
По трем радиальным направлениям они пересекают озеро зеленого льда, сходятся к центру армиллярной крепости.
Джебрасси осторожно ставит бронированную ступню на скользкую поверхность. Два последних представителя Кальпы – скафандр и сам Джебрасси.
– Вот они, наблюдатели, – сообщает броня. Гиганты из Долины Мертвых Богов, словно маркеры в маленьких войнах, председательствуют во время последних игр, но не имеют права вмешиваться – возможно, оттого, что они на самом деле мертвы.
Здесь, в Хаосе, мертвым ничего не мешает. Впрочем, Джебрасси рад, что они не подходят ближе.
– К нам движутся Молчальники, – информирует броня. – Возможно, их остановит армиллярная сфера. Сумбегунки собрались – вращающаяся крепость является той оболочкой, которая их породила.
Джебрасси понятия не имеет, что делать с этой новой информацией. Он нацелился пройти к зыбкому куполу, образованному дугами голубого света. Там должна быть Тиадба; в этом он уверен.
– В непосредственной близости от нас нет неповрежденных доспехов. Однако присутствуют как люди древнего племени, так и другие существа.
Джебрасси и сам видит: чужаки тоже движутся к центру.
– Кто это?
– Пилигримы.
– Как я?
– Да.
– Мой визитер?
– Неизвестно.
Юноша на некоторое время замолкает, обдумывая услышанное. В каком-либо ином месте, в какой-либо иной момент его молодой жизни он бы заявил, что видит привидения – однако сейчас реальность катится по наклонной плоскости. Возможно, эти пилигримы менее реальны, нежели он, однако куда более реальны, чем Молчальники или, скажем, Мертвые Боги.
Один из них навещал его в сновидениях. То, что происходит сейчас – более реально, чем сон? При этом он подозревает, что до сих пор действуют некие правила. Далеко не все может произойти. В сравнении с Хаосом здесь допустимы не столь многие вещи.
Труд коллективный. Займись своим делом.
От голоса его второго «я» становится чуть спокойнее на душе. Они близки.
– Где Тиадба? – спрашивает Джебрасси.
– Неизвестно, – отвечает броня.
– Она жива?
– Неизвестно.
– Все стягивается в точку.
– Да.
– Я правильно поступаю?
– Обратной дороги нет.
– Меня тоже превратит в пыль? Как Хранителя?
– Неизвестно.
Джебрасси качает головой. Они далеко зашли – так далеко, что даже вообразить невозможно. И все же он не чувствует себя ничтожным. Напротив, впервые в жизни Джебрасси ощущает свое величие: он больше Мертвых Богов, и уж, разумеется, куда сильнее. Могущественнее любого Эйдолона. Джебрасси пробует представить Кальпу – но все это уже пропало. Он пытается вообразить, чем некогда была Натараджа, ныне сведенная к обломкам, в последний момент сдавленным в нечто вращающееся и жужжащее – то, что защищает жесткое, скользкое и очень холодное озеро.
Не в первый раз пытается он вообразить былой космос.
– Через несколько мгновений все закончится, не так ли?
– Неизвестно.
– Чего-нибудь хочешь мне сказать напоследок?
– Да.
Голос брони меняет тембр, мягко шелестит, подобно осыпающемуся бархану. Джебрасси не хочется остаться одному в таком месте. Озеро и вихрь постоянно меняют перспективу. Джебрасси смотрит прямо перед собой, на голубой свет. Он до сих пор сжимает в руке вещицу, которую ему дал Полибибл.
Еле слышно звучит голос брони:
– Ты на месте. Закончи путешествие нагим.
– Я же умру!..
Молчание.
Песчаный шорох стих.
С глубоким вздохом Джебрасси снимает с себя доспехи: сначала гермошлем, затем нагрудник… Последними на лед падают поножи и рукавицы. Куски брони отходят легко, охотно – словно чистишь кожуру перезрелого фрукта.
Пока он раздевается, к нему подходит некое создание, подобного которому он никогда не встречал в Кальпе: длиной примерно с руку, существо передвигается на всех четырех, покрыто пушистым, черно-белым материалом, мягким, как пух на носу Тиадбы.
– Мне снились такие, как ты, – говорит ему Джебрасси. – Вас зовут… – Губы и язык с трудом справляются с незнакомыми звуками. – …Коски.
Загадочное создание медленно обходит его кругом, отчужденно разглядывая, затем удаляется. Наверное, юноша в чем-то ему не подходит.
На Джебрасси надеты лишь вещи, в которых он покинул Кальпу. Под босыми ногами лед. Кругом страшный холод. Хуже того, он чувствует, что начинает терять в весе. Появляется головокружение и тошнота. Будем надеяться, что всю эту мизансцену не смахнет прочь как пушинку.
А с другой стороны, почему бы и нет? Очевидно, последние правила – сфальсифицированные, подделанные и, наконец, отданные на поношенье, – забыты окончательно.
Джек едва удерживает раскалившийся камень. Он ни за что не выпустит его, пусть даже пальцы превратятся в головешки. Джинни поступает точно так же, в этом он уверен – однако как насчет Даниэля?
Синие вены вдруг прорезают лед, стремительно змеятся под поверхностью.
Два пути – вот уже некоторое время остается лишь два пути, по крайней мере с того момента, когда он, катя на полном автопилоте, увидел уховертку возле доков.
Да, но Джек не знает, каким является данный путь.
Вновь работает на автопилоте.
Смотрит чужими глазами.
Пялится на чужие, босые – голые – ноги, и видит, как удаляется один из котофеев, подрагивая высоко задранным хвостом.
– Коски, – говорит он, едва шевеля онемевшими губами.
Тиадба почти ничего не чувствует. Она не видит своих товарищей – те находятся на самом краю зрения, словно черный ворох брошенных тряпок: не живы, не мертвы – и даже не в состоянии сна.
Смерть была бы для них милостью.
Женское присутствие накрывает плащом всех и вся. Постой-ка… их две. Тиадба ощущает обеих…
Одна ледяная и устрашающая, рыдает в темноте, ищет своих потерянных детей лишь затем, чтобы уничтожить их, – ее окружает вертящаяся тюрьма, которая скорее подвластна ощущениям, нежели зрению.
А вторая – древняя, заполненная потенциалом.
Одна из них вырвется из тюрьмы, вторая останется.
Кругом снуют какие-то животные – обнюхивают ее обнаженные ноги, задевают руки – затем удаляются. Они ищут что-то малое и слабое.
– Коски, – произносит она, затем пробует еще раз. – Кошки.
Джинни настолько увлечена вторым уровнем зрения и ощущений – потерянной Тиадбой, – что не чувствует касания до самого последнего мгновения: слишком поздно.
Уитлоу подкрался к девушке, которая опустилась на колени, будто переводя дух. Она не шевелится, не слышит, скорее всего, ничего и не видит.
Восторг – извращенный и влажный – сияет на его бледной, морщинистой физиономии. Последние шаги он не делает, а ковыляет. Повсюду Моль – триумфально сверкающий серый туман.
– Для нашей Бледноликой Госпожи, – безапелляционно заявляет Уитлоу, одной рукой вздымая девушку кверху. – Последняя доставка. Миг величайшей победы.
С этим Главк полностью согласен.
Из последних сил он выставляет перед собой сжатые кулаки и включается в игру – вне правил. Главк тянет единственную стальную струну сквозь вращающиеся сферы. Кряхтя и стеная – стон родовых мук, смерти и забвения в небытии, победы, поражения и бесконечной боли, – коренастый гном (он же птицелов, друг картежников и любителей азарта, охотник за детьми) инвертирует Уитлоу, наизнанку выворачивает не просто его сердце, но сами внутренности: ливер и голье, кровь и требуху.
