Муха вспомнила — ну да, заливал что-то такое, любил Толик научные теории, лежащие на грани не то фантастики, не то шарлатанства. Даже картинки набрасывал: как могли бы выглядеть, например, разумные птицы… Называемых им тогда терминов она уже не помнила — в общем, всякие разумные рыбоиды и ползоиды… Тьфу. Танька тогда слушала невнимательно — кто знал, что придется столкнуться с разумными… как их там… арахнидами. Но теория Толика — в качестве объяснения произошедшему — имела один изъян.
— Подожди, подожди… Какой такой еще мир? Ведь мы в нашем? Откуда здесь эта гнусь? Дыра где-то? Так заткнуть же надо, пока не наползли!
— Нет, это ты подожди, маленькая, — сказал Толик, обозревая результаты трудов. Кокон сполз еще ниже, приоткрыв шею и плечи Мухиной. Теперь вращать палку вокруг Таниной головы стало гораздо труднее. — Попробую новую методу, — продолжал Толик. — Не знаю, надолго ли меня хватит. Но разговаривать будет затруднительно.
Он встал, поднял палку над головой и стал обходить вокруг кресла и Мухи. Круг за кругом, все убыстряя движение. Потом перешел на бег. Вскоре у Мухи от этого мелькания закружилась голова. Она закрыла глаза.
Хватило Толика надолго. Грудь Мухи освободилась, дышать стало легче, кокон сейчас заканчивался на локтях прижатых к телу рук.
Толик остановился. Пошатнулся, оперся о стену. Комната раскачивалась, как корабельная каюта в десятибалльный шторм, — и при этом норовила закружиться. Толик попытался сфокусировать взгляд на постере, висевшем на стене перед самым его носом, — там две участницы суперпопулярной группы наглядно демонстрировали преимущества однополой любви. Но Толику казалось, что дуэт превратился в квартет, потом в октет, потом в целый хор лесбиюшек.
Он сделал несколько пьяных, заплетающихся шагов и тяжело опустился на пол у кресла. Закрыл глаза. Сказал устало и медленно:
— Извини, технологический перерыв. Потом продолжим… Когда ж они столько накрутить успели? Стахановцы…
13
Муха вновь попыталась засыпать его вопросами, но быстро отстала — Толик отвечал неохотно, невпопад, односложно. Умаялся.
От нечего делать она стала глазеть во все стороны — и почти сразу громко вскрикнула…
— Что такое? — встрепенулся Толик.
— Эт-то она… Т-та тетка… Точно, платье ее, волосы… Теткой опустошенную оболочку можно было назвать с натяжкой, но Толик понял, о чем речь.
— Знакомая?
— Вчера… На улице подошла. Мы с девчонками шли, болтали — подходит, меня за рукав, в сторону, и: девочка, продай кулон, у меня, дескать, к гарнитуру идеально подходит. Я ее послала — так она еще полчаса клянчила… Большие доллары сулила.
— А ты?
— А я ей: подарок, мол, никак нельзя продавать, счастья не будет… Ну, отстала… Неужели… с этим внутри ходила?
Толик последний вопрос проигнорировал. Спросил новым, тревожным и отчего-то неприятным голосом:
— А где сейчас кулон? Сняла, дома оставила?
— Да нет… Эти гады сорвали… Вон туда куда-то утащили. — Муха показала взглядом на занавеску, отделявшую небольшой альков.
— Вот оно что, — протянул Толик. — Подожди, я быстро…
Он долго рылся за занавеской — и вышел оттуда уже почти нормальной походкой. Разжал кулак, высыпал на стол кучу янтарных украшений. Гарнитуром тут и не пахло — Муха узнала свой кулон, еще пару похожих, брошь (абсолютно с кулонами не гармонирующую), одинокую запонку, что-то еще непонятное — вроде бы янтарную шахматную фигурку, предельно стилизованную…
— Вот оно что, — повторил Толик тем же неприятным голосом. — А я поначалу надеялся — случайность…
— Что — случайность? Что?! — Муха почти кричала.
Толик не ответил, долго глядел на нее… Потом порылся в кучке янтарных вещей, взял брошь и Танькин кулон, поднес к ее глазам.
— Посмотри. Посмотри внимательно.
— Ну и что? Тоже с мухой… Как и мой, ты же сам все шутил: «Муха с мухой, Муха под мухой…»
— Это не мухи. Ты присмотрись. — Толик развернул кресло, поднес янтарь к ее лицу снова — так, что солнце насквозь просвечивало окаменевшие кусочки смолы.
Муха зажмурилась — свет слепил глаза, — но присмотрелась. Впервые присмотрелась к своему кулону в таком ярком, пронизывающем освещении… Потом к броши. Действительно, не мухи. Крыльев нет. Лапок — восемь. У обитателя броши — шаровидное, непропорционально большое брюшко… В общем, уменьшенные копии изрубленных Толиком монстров.
Мухе стало мерзко. Таскала на себе это… Спрашивать ничего не хотелось. Она попросила:
— Распутай меня… — Голос звучал жалобно.
Толик, казалось, не слышал. Говорил негромко, задумчиво, как будто сам себе:
— Вот так оно и бывает… Именно так. Стоит кому-то открыть способ путешествовать сквозь миры и времена, а потом обнаружить, что в соседнем мире разумом наделены совершеннейшие, с твоей точки зрения, чудовища, а твои собратья уничтожены или деградировали, стали безмозглыми тварями, — тогда такое и начинается… Ищут толчок, первопричину — и переделывают все по своему разумению… Корректируют орбиту астероида, и в этом измерении никогда не возникает мир разумных ящеров Рх’наа, — странный, но по-своему красивый, — но империя земноводных отчего-то тоже не появляется, и на авансцену эволюции выходят захудалые и ничем не примечательные предки Хомо… А арахниды сапиенсы тем временем ведут расследование. Раскапывают, чьими стараниями в этом мире в смолу деревьев, росших некогда в небольшом ареале вымерших ныне паучков, было искусственно добавлено наркотическое вещество… Наркотик, сделавший смолу приманкой, мимо которой паучки не могли пройти — и вымерли. Погибли. Прилипли и окаменели. А они, и только они, могли стать предками разумных арахнидов — благодаря уникальному устройству передних лапок…
Откуда он это знает? ОТКУДА ОН ВСЕ ЭТО ЗНАЕТ?! — билось в голове у Мухи. Но спросила она о другом:
— Как ты здесь оказался?
Он словно очнулся. Посмотрел на Муху — странно. Ответил не сразу:
— Где оказался? А-а-а… Да как и ты… По монеткам.
— Ничего не понимаю… Если это приманка, если они охотились за кулоном — то почему такая странная ловушка? Ведь по следу мог пройти кто угодно, дети могли денежки растащить…
Толик молча покачал головой — не могли. Но не стал рассказывать, что ловушку насторожили на одну-единственную дичь, что все прочие граждане, заинтересовавшиеся монетками, получали мощный психосуггестивный удар: проходи мимо, не задерживайся! Незачем объяснять… Теперь уже незачем.
Муха продолжала давить вопросами:
