– Мои люди хорошо стреляют, – на всякий случай предупредил Рауль, понимая, что это глупо. Смерть от пули в любом случае предпочтительнее костра, который ей уже и так обеспечен.
– Я собираюсь помочь, сеньор. – Ее голос стал хриплым от волнения.
Отец Даниэль неохотно коснулся пальцем знака Спасителя на ошейнике, и тот, лязгнув, открылся. Кто-то из солдат – кажется, Мигель, – начал читать охранную молитву. Не обращая на это внимания, женщина шагнула в сторону, воздев руки к небу.
Рауль не знал, как у солдат выдержали нервы, но никто в нее не выстрелил.
Не было никакого зла. И вселенской тени. И рева разверзнувшегося ада. И облика Искусителя. И даже тучи не затмили солнце по причине своего отсутствия на небе.
От стены амбара, над которым все еще развевался отрядный флаг, отделились три огромных полупрозрачных силуэта. Рауль едва смог различить на ярком солнце, что это гигантские волки, которые, будь они реальны, без труда перекусили бы пополам лошадь. Игнасио потрясенно выругался.
Три призрака стелющимся бегом устремились в сторону основного отряда мятежников. Солдаты, хотя и порядком перепуганные явлением тьмы, бросились за ними, не желая пропустить происходящее. Рауль остался на месте. Он, а также отец Даниэль, Родриго, Муреньо, Пабло и Карлос не спускали глаз с ведьмы.
В отдалении послышались выстрелы, затем перепуганные крики, быстро сменившиеся воплями животного ужаса.
– Муреньо, – негромко сказал капитан, наблюдая за колдуньей, кажется впавшей в транс. – Посмотри, что там. И возвращайся.
Солдат вернулся через минуту. Бледный, взъерошенный, с круглыми глазами.
– Там... там... сеньор! Тени их пожирают и рвут на куски! Уцелевшие бегут, бросив пушки и оружие!
– Семя Искусителя! – простонал отец Даниэль, сжимая в дрожащих руках ошейник.
Через несколько минут вернулся Алехандро.
– Полный разгром, мой друг! Дорога пуста. Уцелевшие улепетывают к холмам. Думаю, если звери еще голодны, они доедят мятежников в ближайшие минуты.
Голос у него был ровным, лицо тоже не выражало особых эмоций, а вот глаза сияли. Было в них все. И страх, и удивление, и восхищение, и потрясение. В эту минуту не только командир рейтаров думал о том, какая грандиозная сила скрыта в босоногой колдунье, облаченной в белый балахон. Мощь отступницы была грандиозна, и, в отличие от клириков, женщина не гнушалась использовать ее в полную силу. Святые отцы, редко влезающие в дела земные, даже в войны, в том числе и религиозные, могли бы поучиться, как помогать солдатам в сражении и беречь их жизни.
С тремя такими колдуньями вполне можно было выиграть целую войну. Теперь Рауль понимал, как Хуэскар снял осаду и отбросил врага от стен.
– Ба! – воскликнул Хосе, привлекая к себе внимание. – Ба!
Он, вытянув руку, показывал на рощу, где находились стрелки мятежников. Там занималось грандиозное пламя, и уцелевшие люди в панике бежали прочь.
– Не спать! Мушкетеров сюда! Быстро! Быстро!
Воины Рауля дали залп. Отец Даниэль ловко защелкнул на колдунье ошейник.
* * *
Альмадена, вторую неделю мучимая жарой и застывшая в ожидании скорой засухи, убаюканная песнями сверчков, цикад и гитарой, медленно погружалась в беспокойный сон.
Алехандро сидел на окне, меланхолично наигрывая какую-то грустную баксанскую мелодию. Рядом с ним стояла пузатая бутылка «Коммандарии». Он единственный, кто не присоединился к общей пирушке, проходящей во дворе небольшого зажиточного дома в центре приграничного городка. Среди воинов не чувствовалось никакого веселья. Негромкие разговоры, стук стаканов, чпоканье пробок. Люди, пережившие еще одно сражение, в очередной раз вырвались из цепких рук смерти и теперь медленно напивались.
Муреньо, после гибели Фернандо повышенный Раулем до капрала, в какой-то момент заплакал, растирая слезы по загорелым щекам и сожалея о гибели брата по оружию. Его кое-как успокоили, сунули красного вина и, опустошив бутылку «Азоллы», новый капрал уснул. Игнасио, Пабло и Мигель тихо спорили, окажутся ли они теперь в аду, раз воспользовались помощью нечестивой. Каждый довод заканчивался глотком вина, и каждый раз они приходили к совершенно противоположному мнению, что еще сильнее запутывало и без того сложный, приправленный смачными ругательствами теологический спор. Несколько человек, устав за прошедший день, спали во дворе, прямо на скамьях.
Рауль сидел вместе со всеми в мрачном и опустошенном состоянии духа. Он был рад, что все закончилось и стало можно снять кирасу. Дорожная пыль нашла маленькие щелочки в броне, забралась под них и, смешавшись с потом, превратилась в грязь. От нее пришлось страдать всю оставшуюся дорогу.
В какой-то момент он встал из-за стола, пригнул голову, чтобы не задеть низкие ветви апельсинового дерева, и вышел на улицу, где нос к носу столкнулся с Ховельяносом.
– Как дела у Лопеса?
– Будет жить, сеньор. Во всяком случае, ему повезло больше, чем бедняге Хавьеру и тем, кого мы сегодня потеряли.
Лицо у высокого, упитанного лекаря было уставшим и все еще ошеломленным. Он, как и все, был потрясен прошедшим днем.
– Ступай. Отдохни. Ты сегодня хорошо поработал. Все мы хорошо поработали.
Капитан, прошел мимо, но Ховельянос его окликнул:
– Командир!
– Да?
– Надеюсь, я не позволил себе слишком многого... – Лекарь помялся. – Я сказал часовым, что вы приказали выпустить женщину из клетки и приковать у сарая. И накормить как следует.
– Что отец Даниэль?
– Он пытался возражать, но не слишком активно, сеньор. А потом и вовсе махнул рукой. Кажется, он надломлен.
Рауль сомневался, что такие слова можно применить к инквизитору, но не стал возражать.
– Я виноват, сеньор?
– Не думаю, Ховельянос. Ты сделал то, что я только собирался.
– Хорошо.
– Один вопрос – почему?
Лекарь подошел ближе, задумчиво погладил бороду:
– Из дурацкого чувства благодарности, сеньор. Я пятнадцать лет штопал наших храбрецов кривой иглой, выковыривал из них пули и осколки. К сожалению, я не так набожен, как Мигель. Я не жду райских кущ и не страшусь пекла. Поэтому не боюсь ее. По мне – она обычная женщина, сеньор, пусть и владеет магией. Правда, я не хотел бы, чтобы мое мнение узнала инквизиция.
Капитан кивнул, показывая, что не собирается никому что бы то ни было рассказывать.
– Все говорят, она здорово нам помогла. И это так, сеньор. Сегодня она спасла наши шкуры. Клянусь Спасителем, миска горячей еды – небольшая плата за наши жизни! Ей слишком недолго осталось, чтобы... – он запнулся.
– Я тебя понимаю. Ступай.
– Доброй ночи, сеньор, – вздохнул Ховельянос.
– Доброй ночи.
Ссутулившись, лекарь пошел туда, где бренчала гитара.
